— Как она может добывать себя мясо? — пожал плечами правитель. Лапки слабенькие, воли никакой, челюсти крохотные.
Мотылек, словно поняв слово «мясо», перевернулся головой вниз и сбежал вниз по стволу до уровня человеческой головы.
— Богиня завещала покормить его, — напомнил Шабр.
Найл обнажил меч, выбрал из кучи дичи небольшую уховертку и одним ударом срубил ей верхнюю часть головогруди. Перевернув обрубок срезом вверх, он протянул угощение мотыльку.
Тот, учуяв свежее мясо, заметно заволновался, потянулся вперед и погрузил всю голову в сероватую плоть. Послышалось громкое чавканье, придавшее и так достаточно неприятному зрелищу вовсе отвратный оттенок. Хороший подарочек, — отвернулся от Мотылька Найл.
— Что это дрожит?
Ощутив изумление Шабра, правитель повернулся к крылатой тле. Брюшко насекомого мелко дрожало, а на кончике его стала выступать белая жидкость.
— Сахарный сироп, наверное, — предположил Найл. Он не раз видел, как муравьи питаются этим лакомством, да и самому пару раз удалось насладиться редкостным вкусом.
Однако Шабр, не отвечая, поднялся на задние лапы, а передние вытянул вперед, к мотыльку. В отличие от людей, почти все органы чувств восьмилапых расположены на кончиках лап — волоски, заменяющие им уши, волоски, ощущающие запахи и даже волоски, чувствующие вкус пищи. Сейчас своими вытянутыми лапами Шабр слушал, нюхал и пробовал белую жидкость одновременно.
— Ну, что? — поинтересовался правитель.
— Молоко…
— Что?
— Это настоящее грудное молоко! — паук едва не подпрыгнул от восторга. У нас есть, чем кормить детей!
Растущие в десятки раз быстрее малыши, естественно, требовали во много раз больше еды. Во время предыдущего визита каждого ребенка выкармливало четыре-пять женщин. На этот раз среди братьев кормилиц не имелось, и Великая Богиня сделала своим гостям воистину царский подарок: навела на них афид, которые в обмен на мясо выделяли жидкость, почти неотличимую от грудного молока.
— Великая Богиня любит нас, Посланник! — с неожиданной для паука истовостью объявил Шабр. — Она вернула нам свою милость!
— Да, — кивнул правитель. Помогать она, может, и не станет, но и опасностей от нее можно не ждать. Думаю, через месяц-полтора ты приведешь в город пятнадцать двуногих подростков и хотя бы сотню восьмилапых.
— Я приведу? — не понял смертоносец. — А ты, Посланник?
— Отправлюсь домой прямо сейчас. Здесь, как теперь понятно, все будет нормально, а в городе и князь вот-вот должен появиться, и советник Борк какую-то напасть обещает, и пленных в солеварне проверить нужно. Там я сейчас нужнее.
— Но ты не можешь пойти один! Это слишком опасно!
— Ерунда, — небрежно отмахнулся правитель. В Дельте меня будет охранять милость Богини, а в пустыне… Ну разве может хоть что-нибудь угрожать человеку в пустыне? Через десять дней я буду во дворце. Береги детей, Шабр. Без них наш мир не имеет будущего.
Найл подхватил копье, повернулся к пауку спиной и без долгих разговоров зашагал в направлении своей далекой столицы.
* * *
Пересечь ковыльные заросли по уже проложенной тропе не составило ни малейшего труда. По дороге Найл нанизал на копье желтую мохнатую гусеницу-черноголовку, которую и зажарил, выйдя к прибрежным ивовым зарослям. Печеное мясо он сложил в котомку, избавившись по крайней мере на три дня от необходимости тратить время на охоту и разведение огня. За это время он поднялся вверх по течению как раз до того места, к которому они выходили из пустыни. Здесь очень вовремя одна стрекоза обломала крылья о привязанное к спине копье. Правитель развел вечером на берегу прощальный костер, на котором запек неудачливую хищницу, и ушел во мрак.
Ночь — лучшее время для человека в пустыне. Ночной холод, пока двигаешься, не страшен, хищники спят, жара не донимает, солнечные лучи не жгут кожу. На боку полная фляга воды, половина котомки полна мясом. Иди, да иди. Не путешествие, а отдых. Это со смертоносцами невозможно совершать ночные переходы — от холода они постепенно «засыпают», теряя способность не только шевелиться, но и мыслить.
К счастью для ночной живности, той же напасти подвержены и стрекозы, и сколопендры, и жужелицы, и скорпионы. Поэтому нечего опасаться шорохов за спиной или осыпающегося песка на склонах дюн. Ночь — время царствования Homo sapiens.
Ранним утром правитель вырыл неглубокую яму на западном склоне одного из барханов и после долгого, почти суточного перехода мгновенно провалился в глубокий сон. Отдыхал Найл не меньше десяти часов, и примерно за час до захода солнца со свежими силами двинулся в дальнейший путь. Пустыня между городом и Дельтой почему-то не желала давать приют никаким живым существам, и ничто не могло отвлечь Посланника от бесконечного процесса преодоления песчаных барханов — склон за склоном, гребень за гребнем. Путеводную звезду заменял темный овал на усыпанном звездами небе — странная аномалия над Комплексом Магини, видимая даже отсюда. Привычный к странствиям правитель почти не устал, а потому продолжал путь еще часа два после рассвета, и только потом остановился на привал. Он доел мясо — на жаре оно слишком быстро портится. Лучше три дня обойтись без пищи, чем потом выбрасывать протухшие припасы. Воды оставалось еще половина фляги.
Подкрепив силы, Найл зарылся в уже теплый песок и закрыл глаза.
* * *
Он летел по длинному темному тоннелю, который становился все уже и уже. Мрачные ледяные стены сужались вокруг него, норовя раздавить, а пятнышко света впереди становилось все меньше и меньше. Вспышка!
Он охватившего его ужаса Найл вскочил, инстинктивно схватив копье, огляделся.
В двух метрах от него, на медленно осыпающемся склоне стоял «злой божок» — прорвавшееся сквозь время напоминание Мага о своем существовании. Этот маленький каменный идол мог означать только одно: за Найлом пришла смерть.
Не дожидаясь подробностей, Посланник торопливо зашагал по склону прочь — бежать по осыпающемуся песку оказалось невозможно.
За спиной послышался шорох — правитель резко развернулся, широко расставил ноги и наклонился вперед, крепко сжимая копье. Он собирался дорого продать свою жизнь.
Шагах в пяти от того места, где он только что спал, из склона высунулся светло-серый червяк. Кусок тела диаметром с ногу и длиной около метра свился в кольцо, резко развернулся — в воздух соскользнул яркий желтый шарик, улетевший метров на пятьдесят в сторону. Резко запахло послегрозовой свежестью.
Замерший Найл, облизнув пересохшие губы, ждал продолжения. Единственной оставшейся в голове мыслью было сожаление о так и не выпитой воде.
Червяк изогнулся буквой «Г» и поворачивался из стороны в сторону, словно принюхиваясь. Если бы не «злой божок» рядом с ним, зрелище могло показаться забавным.
Спустя несколько минут червяк решил перейти к более активным действиям, и начал выбираться на поверхность.
