Ольга Чехова с застывшим лицом, как завороженная, смотрела из окна автомобиля на превратившийся в призрак город, в котором она когда-то блистала на сцене, который был когда-то украшен киноафишами с ее изображением.
Рядом с ней на заднем сиденье с каменным лицом сидел Ребров. Его призраки и тени столицы рейха мало трогали.
– Запах, – вдруг сказала Чехова. – Какой странный тяжелый запах…
– Трупный, – спокойно объяснил хитроглазый водитель с погонами старшины. – Не успевают хоронить. До всех подвалов не добраться, входы завалило, а там столько трупов…
– Какой ужас, – прикрыла глаза Чехова.
– Вам бы в Сталинград, – то ли насмешливо, то ли издевательски сказал водитель. – Вот там был ужас. Настоящий.
– Но эти люди, – Чехова кивает на женщин с детьми за стеклом, – они же не виноваты…
– А те, кто в Освенциме сидел, виноваты? – зло закусил губу водитель. – Я когда там эти ходячие трупы увидел, думал у меня галлюцинации – не могут люди в таком состоянии оставаться живыми… А горы костей тех, кого в печах сжигали? Горы, понимаете?
– А вы как в лагерь попали, старшина? – спросил Денис.
– Так мы их освобождали, товарищ майор.
Чехова закрыла глаза.
– Мы тогда такого наслушались, что после этого жить не хочется. Что там с ними делали… В газовые печи загоняли целыми эшелонами… Детей в костры бросали… А сейчас если с немцами разговариваешь – никто ничего не знал, не видел, не подозревал… Никто и ничего.
Ребров невольно покосился на Чехову. Ее прекрасный, словно заледенелый профиль выглядел на фоне разбитого города совершенно неуместным.
Пух из вспоротых перин разлетался по всему дому, и справиться с ним не было никакой возможности. Мелкие перья потом обнаруживались и на втором этаже, и в подвале, и страшно раздражали Чехову во всем и всегда по-немецки аккуратную. Из перин они с племянницей делали подушки и шли с ними на толкучки – меняли на еду. Так получалось выгоднее. В саду вместо цветов посадили капусту и свеклу, но когда они еще вырастут. От настоящего голода спасала известность – солдаты и служащие оккупационной администрации, с которыми приходилось сталкиваться, узнав, кто перед ними, иногда помогали продуктами. Русские дарили водку, сахар или перловку, американцы обычно сигареты. Блок сигарет на черном рынке, где можно было найти почти все, оценивался дороже золота… Ребров, который в первые дни выручал с продуктами, неожиданно пропал и выкручиваться приходилось самой.
Пришла мысль собрать небольшую труппу актеров и ездить со спектаклями по городам…
Она как раз думала о том, кто из оставшихся в живых и не бежавших из Германии актеров согласится рискнуть на такую работу, когда в доме появился фатоватого вида мужчина в шляпе, которую он не подумал даже почему-то снять.
– Фрейзер, – представился он. – Называйте меня просто господин Фрейзер.
– И чем я обязана вашему появлению? – удивилась Чехова. В былые времена она вряд ли пустилась в разговоры с незнакомым и неприятным на взгляд человеком, но то в иные времена, а сейчас она была в отчаянном положении, когда надо было просто выживать. А значит, пользоваться любой возможностью…
– Госпожа Чехова, я представляю в Германии кинокомпанию «Парамаунт», – развязано и многозначительно сказал мужчина. – Вот доверенности, которые уполномочивают меня на ведение переговоров с вами…
Фрейзер достал какие-то бумаги и помахал ими в воздухе.
– В Голливуде о вас не забыли, госпожа Чехова. «Парамаунт» хотел бы заключить с вами договор на участие в съемках нескольких фильмов…
Чехова была настолько поражена, что даже не смогла сразу что-то ответить. Господи, Голливуд! Сказка, рай на земле… И съемки…
– О чем вы думаете, госпожа Чехова? – с недоумением уставился на нее Фрейзер. – Вы же еще помните, что такое Голливуд? Или бомбежки и русские солдаты отшибли вам память?..
Послушайте, никаких карточек, пайков, голода, поисков приличной одежды… Никаких развалин, оккупантов, патрулей, бандитов… Никакой стрельбы, обысков и угроз… Я слышал, вы собираетесь сколотить здесь какой-то маленький театрик… Зачем он вам?
– Чтобы не умереть с голода.
– Забудьте о голоде! У вас будет все!
– Но здесь у меня родные, друзья, коллеги…
– Бросьте уговаривать себя, – уже раздражаясь, отмахнулся Фрейзер. – Вы же прекрасно понимаете, что не сможете жить в Германии!
– Почему вы так считаете?
– Потому что одни будут вас ненавидеть за личные связи с Гитлером и Геббельсом, другие за шпионаж в пользу русских… Вас будут ненавидеть не только в Германии, а во всей Европе.
– Это все ложь! Ложь! Никакая я не шпионка!
Фрейзер снисходительно усмехнулся:
– Да? Что вы говорите!.. А какая разница! Кто будет в этом разбираться?
Чехова прикрыла глаза. Этот неприятный человек был прав – разбираться никто не будет.
– Послушайте, я еще понимаю ваши колебания насчет кино… Все-таки возраст берет свое, роковых героинь вам уже играть тяжело…
– Это уже хамство! – выпрямилась Чехова.
– Да бросьте! – отмахнулся Фрейзер. – Это всего лишь правда. К тому же английский язык вы подзабыли, и ваш немецкий акцент вряд ли понравится американцам – они теперь всех немцев считают фашистами…
– Зачем же вы предлагаете мне договор?
– Но мы готовы рискнуть, – засмеялся Фрейзер. – Мы, американцы, широкие люди. И знаем, что бизнеса без риска не бывает. Хорошего бизнеса. К тому же у нас есть запасной вариант.
– Вот как. И что же это за вариант?
Фрейзер вполне по-хозяйски прошелся по комнате. Остановился у русских икон, ухмыльнулся.
– В Америке из того, что здесь, в побежденной и раздавленной Германии, доставляет вам одни заботы и неприятности, можно запросто составить приличный капитал и обеспечить себя на всю жизнь… Без проблем, госпожа Чехова! – поднял указательный палец Фрейзер. – Уверяю вас – без всяких проблем…
– Я не понимаю, что вы имеете в виду? – беспомощно сказала она. И тут же страшно разозлилась на себя за эти жалкие интонации. Надо взять себя в руки, в конце концов. Этот тип и так слишком много себе позволяет.
– Мемуары, – щелкнул пальцами Фрейзер. – Ваши мемуары, госпожа Чехова. Студия готова закупить и права на их издание, и права на экранизацию… А это уже серьезные деньги!
– Вы считаете, что мои воспоминания будут так интересны?
– Уверен. Даже если то, что было в действительности, не так захватывающе, чтобы увлечь американского читателя, можно со спокойной совестью упомянуть об интимных контактах с высшими должностными лицами Третьего рейха… Лучше всего с теми, кто уже мертв, чтобы нам не докучали потом назойливыми опровержениями…
