Ребров, действительно, с трудом сдерживавший торжествующую улыбку, весело доложил:
– Это Пегги Батчер, товарищ генерал. Известная американская журналистка. Она опубликовала в своей газете репортаж о том, что во Дворце юстиции и рядом постоянно находятся пленные эсэсовцы, которым при желании ничего не стоит попытаться освободить подсудимых. Необходимое оружие можно хранить в близлежащих развалинах, куда американские солдаты не суются… К тому же в лагере, где эсэсовцев содержат, как она видела собственными глазами, за ними особенно не следят, и сбежать оттуда не составляет труда. Вчера этот материал был напечатан в Америке, тему подхватили другие газеты, сегодня Штаб оккупационных войск накрутил хвост полковнику Эндрюсу, и он решил провести войсковую операцию по предотвращению нападения. И вообще отказаться от присутствия эсэсовцев во Дворце и рядом с ним.
– Что-то ты подозрительно много знаешь про эту самую Пегги, – проворчал Филин. Потом внимательно посмотрел на Реброва. – Твоя работа?
– Я только кое-что подсказал ей и помог с информацией, – скромно сказал Ребров. – Вы же знаете, товарищ генерал, бравый полковник Эндрюс может отмахнуться от протестов, которые ему пишет наша делегация, но от американской прессы он отмахнуться не может.
– А советоваться со старшими ты уже не считаешь нужным? Или хотя бы поставить в известность?
– Обстоятельства так сложились, товарищ генерал. Нужно было действовать, а вы находились в Москве.
– Обстоятельства у него. Ладно, молодец. Я в следственный отдел, а ты тут еще понаблюдай.
Филин выбрался из толпы, и в этот момент в сопровождении нескольких солдат в вестибюле появился полковник Эндрюс, как всегда со стеком в руке. На него набросились журналисты.
– Полковник, это правда, что пленные готовили нападение на тюрьму, чтобы освободить своих бывших главарей?
– Да, вчера стало известно, что из лагеря для военнопленных, которые работали на разборке развалин, сбежало несколько человек, – сухо сказал полковник.
– С оружием?
– Нет. Но информация, что среди них есть люди, желающие добраться до подсудимых, к нам поступала и ранее. Поэтому я принял меры.
– Поэтому или потому что появилась статья Пегги Батчер?
Полковник какое-то время тяжело дышал, успокаивая себя. Справившись с волнением, сказал:
– Госпожа Батчер правильно поставила вопрос о безопасности подсудимых и необходимости более жесткого контроля за военнопленными. И хотя я уверен, что всякая попытка нападения на тюрьму окончилась бы провалом, мы сочли нужным отреагировать на выступления прессы…
– Возможность побега или освобождения все-таки существует?
– Напишите в свои газеты так: «Всякая возможность побега для моих клиентов исключена. Принятые нами меры имеют больше психологическое значение». Если бы вы знали, как мы их охраняем, вы бы, несомненно, со мной согласились.
– А что стало с теми двумя эсэсовцами, которые бежали и скрылись в развалинах? Их удалось задержать?
– Один из них убит во время погони… Может быть, убит и второй. Но тело его пока не обнаружено. Искать его в развалинах очень опасно для моих солдат – там все разрушено бомбардировками, а кое-где можно и подорваться. Я не хочу, чтобы мои солдаты после войны становились калеками и погибали! – яростно закончил Эндрюс. – А теперь прошу прощения, господа, у меня много дел. Но уверяю вас, никаких эсэсовцев вы здесь больше не увидите!
Постскриптум
Будущий эсэсовец сразу должен был понять, что он вступает в святую святых нацистского государства – в элитную организацию. Он должен был уверовать в то, что немцы – элита наций, а эсэсовцы – элита немцев.
В основу отбора был положен расовый принцип. «Родословные» эсэсовцев должны были быть стопроцентно «чистыми». Требование расовой чистоты распространялось также и на жен эсэсовцев. Низшие чины должны были предоставить справку о том, что его предки с 1800 года являлись арийцами, командирам или кандидатам в командиры требовалось засвидетельствовать, что их прямые родственники не имели примеси неарийской крови с 1750 года.
Эсэсовцы были убеждены, что они являются расовой элитой. Вследствие этого они считали и своим долгом, и своим правом решать, имеют ли остальные право на существование.
Пребывание в СС сопровождалось целым рядом ритуалов. Существовавший свод правил ставил эсэсовцев в совершенно особое положение. Значение этих правил заключалось в том, что даже прямые привилегии эсэсовцев – они не проходили обязательной службы в вермахте, им больше платили, нежели всем остальным кадровым военным, – облекалось в форму некой идеологической аскезы: кому больше дано, с того больше и спросится.
Эсэсовцы не подчинялись юрисдикции обычных судов. Для них существовали собственные суды.
Глава XVIII
Я не забуду и не прощу
Вечером в ресторане пресс-кемпа коллеги праздновали успех Пегги. Они, все опытные профессионалы, знали цену таким публикациям, такому успеху. Здесь был, разумеется, неунывающий Крафт. А рядом с ним сидела, по-русски зябко кутаясь в теплый платок, наброшенный на плечи, Ирина.
И среди разноплеменной и разноязыкой толпы, заполнявшей ресторан, это было для Реброва самое дорогое и близкое лицо. А затащила его сюда неугомонная Пегги.
Денис чувствовал, что томительная пауза, наступившая в их отношениях с Ириной в последние дни, должна была вот-вот оборваться, и она должна завершиться каким-то решительным объяснением или поступком, после которого пути назад уже не будет.
Ирина вдруг встала и направилась прочь от стола. Он завороженно смотрел ей вслед, и тут она обернулась. Он поймал ее взгляд, встал и пошел за ней.
В темном парке, окружавшем пресс-кемп, было пустынно. Таинственно колыхались и шумели под порывами неожиданно теплого влажного ветра черные ветви старых деревьев, сплетенные в единую паутину. Свет луны, пробивавшийся сквозь их крону, мерцая, отражался в лужах. Какие-то невнятные звуки, доносившиеся со всех сторон были таинственны и полны неясных предчувствий и тревоги…
– Помнишь рассказ, который я тебе давала? – вдруг спросила Ирина. – Бунина? «Чистый понедельник»?
– Да.
– Уже ближе к концу, когда он и она возвращаются с капустника в Художественном театре… И она говорит ему, чтобы он отпустил шофера… И еще она говорит, что много думала о нем… Я тоже… думала…
Ребров порывисто обнял ее. Она не отстранилась. Только чуть запрокинув голову, прямо посмотрела ему в глаза. И стало ясно, что случилось то, чего важнее нет и не будет уже в его жизни. Случилось навсегда.
Ирина вдруг раскрыла ладонь, и Ребров увидел, что в руке у нее ключ.
– Княгиня… Татьяна Владимировна… уехала в Париж… Она оставила мне ключ от своей комнаты…
На другой день Ребров шел по бесконечным коридорам дворца, ничего не замечая вокруг. Ведь так счастлив он еще не был никогда. Он думал о прошедшей ночи, об Ирине, и не мог до конца поверить, что это было с ним. Ему хотелось, чтобы так было всегда. Но память почему-то неумолимо возвращала его к последним минутам свидания – каким-то особенно трогательным и волнительным. Денису слышался голос Ирины, в котором, как ему показалось в минуты прощания, звучали щемящие нотки тревоги. Эта тревога передавалась ему. И от этого на душе делалось тяжело и беспокойно. А еще ему показалось, что их свидание прошло с неким привкусом разлуки. Неожиданно он буквально наткнулся на кого-то и поднял глаза. Перед ним стоял барон Павел Розен и смотрел на него отчаянными глазами. Лицо его было мертвенно бледно.
