Ворота перед особняком были распахнуты, потому как стоявший во дворе запряженный экипаж явно готовился вот-вот отбыть. Иван миновал почтительно вытянувшегося лакея-привратника и направился к парадному входу. Неожиданно из дверей навстречу ему выпорхнула совсем молоденькая барышня. Она была чудо как миловидна и свежа и вдобавок к тому одарила нашего Ваню лучезарной улыбкой, будто заранее приготовила. Иван приподнял треуголку и поклонился, мысленно гадая, кто это может быть. Девушка кивнула в ответ и поспешила к экипажу. Однако прежде, чем сесть в него, она оглянулась. Самойлов, как на грех, будучи уже на крыльце, тоже почему-то оглянулся, и глаза их встретились. «Ох, как все-таки хороша!» – подумал Иван. Что подумала девица, осталось тайной. Она быстро села в карету и тронулась в путь. Самойлов вошел в дом.
Да, бедность это семейство явно не преследовала: парадные залы были отделаны лепниной и позолотой, на стенах красовались гобелены, камины были покрыты причудливыми изразцами. Двери распахивали, а после закрывали блестяще вымуштрованные лакеи, бесшумно и молча то и дело возникающие будто из воздуха. Наконец наш герой оказался в просторной голубой гостиной, где было довольно мало мебели, зато на стенах красовалось множество картин, подборка коих выдавала пристрастия хозяина дома. То была весьма игривая живопись, отображавшая сцены из жизни дриад и фавнов. Вспомнив, чем закончилось сие увлечение, Самойлов с трудом поборол в себе отвращение: «Тьфу, прости, господи! Мужики с козлиными ногами-то чем им приглянулись?»
Внезапно послышались быстрые легкие шаги, двери в противоположной стороне гостиной распахнулись, и перед тайным сыщиком предстала красивая, хоть и немолодая уже женщина, одетая совсем не по-домашнему: нарядно, богато и не без кокетства.
Анна Михайловна, хозяйка дома (а то была именно она), строго следила за своей внешностью. Она была из тех женщин, что оставались весьма привлекательными даже тогда, когда молодость их покидала. Держалась она к тому же чрезвычайно прямо, гордо и высокомерно, как и подобало богатой дворянке с хорошей репутацией. Любила Анна Михайловна и побаловать себя: наряды были все привозные, английские и французские, на украшения ее муж не скупился, да и всевозможные масла и ванны делали свое дело – кожа графини была мягкой и ухоженной.
Итак, представ во всем своем великолепии перед Самойловым, новоиспеченная вдова приняла строгую мину и поинтересовалась:
– Чем обязана, сударь?
Голос ее тоже был привлекательный: низкий и властный. Легко было представить, как жестко отдавала она распоряжения слугам. Ивана, однако, испугать этим было уже невозможно. Только осознание того, что он принес плохие вести, заставило нашего героя ответить как можно мягче:
– Сударыня, мне велено уведомить вас, что Андрей Григорьевич отбыл по срочному государственному делу.
Он протянул даме приготовленную бумагу, в коей Ушаков коротко извещал госпожу Фирсанову о том же самом. Анна Михайловна почему-то ничуть не удивилась, только усмехнулась и заговорщицки, не без доли кокетства, посмотрела на Самойлова:
– Ой ли? И по какому такому государственному делу отбыл Андрей Григорьевич?
При этом бумагу она развернула, но лишь мельком глянула в нее. Жеманясь и широко улыбаясь, показывая при этом красивые белые зубы, вдова неспешно проследовала в кресла, вольно расположилась в них и приготовилась слушать. Она нисколько не была смущена или встревожена, и это удивило Самойлова. «Что за черт! Видать, не в первый раз супруг внезапно исчезает, и этой даме известно про его ночные похождения. Что-то не выглядит она смущенной, а должна бы: подобные прогулки и на нее бросают тень. Ба! А не причастна ли она к преступлению?» – осенило Ивана.
– Мне ничего более не ведомо, – поспешил свернуть разговор наш сыщик. – Честь имею!
И не давая возможности что-либо добавить, он быстро развернулся и вышел из залы. Оказавшись одна, Анна Михайловна задумчиво и слегка настороженно посмотрела ему вслед, а затем взялась изучать принесенную бумагу куда как более заинтересованно. Впрочем, никаких иных сведений она там не обнаружила. Оставалось только догадываться, что стоит за этим странным письмом и внезапным визитом.
Иван же покинул особняк в уверенности, что Фирсанова не так чиста помыслами, как хочет казаться. И прежде, чем сесть в карету, он велел Егору остаться и проследить, что она обычно делает, где бывает. Едва карета барина скрылась за поворотом, сметливый денщик огляделся по сторонам, приметил довольно укромную арку напротив фирсановских ворот, и поспешил укрыться там для наблюдения. По дороге наш ловкач хапнул у уличной торговки наливное яблочко – ну как долго ждать придется? Без провизии не обойтись!
Долго ждать, однако, не пришлось. Графиня вскоре появилась на крыльце, шлейф ее платья заскользил по ступеням и через мгновение скрылся в карете вслед за хозяйкой. Егорка проследил за Фирсановой, как и было велено, до самой цели ее визита. А потом побежал с докладом к Андрею Ивановичу Ушакову.
Самойлов тем временем в компании Глаши подъезжал к аптекарской лавке. Девушка немного пришла в себя, но всю ночь не спала, глаза ее были заплаканы, лицо бледно и испугано.
– Ну что, здесь он покупал зелье? – обратился Иван к подследственной.
Та закивала в ответ. Всю дорогу она смотрела в окно, силясь вспомнить, в каком переулке остановил тогда карету Фирсанов. И вдруг узнала.
– Да вот она самая, – воскликнула Глаша и указала на небольшой дом.
Ну да, вот эта дверь и то самое окно, в котором она пыталась разглядеть драгоценного козлика. Самойлов вошел в аптечную лавку и увидел знакомый силуэт у прилавка. Хорошенькая барышня, да что там барышня, считай совсем еще ребенок, девушка лет пятнадцати, что встретил он во дворе дома Фирсановых, стояла в ожидании лекаря. Заметив Ивана, девчушка расплылась в приветливой улыбке:
– Ой, а я вас видела!
Столько непосредственности прозвучало в ее словах! Но Иван был на службе, на красоту неподатлив и дружбу заводить не намеревался, а потому лишь скупо буркнул в ответ:
– Разве?
– Да-да-да, – откликнулась она охотно, – вы давеча приезжали к нам. Я вас запомнила.
Лекарь все не появлялся, возникла неловкая пауза, которую вновь нарушила собеседница:
– А меня Феклой зовут!
– Феклой? – Иван вспомнил, что Ушаков сказывал, что так зовут дочь Фирсановых. Он вежливо склонил голову и произнес: – Ну, тогда, я действительно был у вашей матушки.
– Это вовсе не моя матушка, – возразила собеседница.
– Вот как?
В сей момент в лавку вернулся лекарь и протянул Фекле небольшую плетеную корзинку с какими-то пузырьками:
– Вот, передайте монахиням, душечка, это хорошее средство!
Фекла поблагодарила лавочника, кивнула Ивану, мол, «До свидания!», и направилась к двери. На пороге она чуть помедлила, еще раз стрельнула прелестными глазками в бравого сержанта и вышла.
