— А уж это ты в своем обкоме должен обеспечить. Равенство наше. Чтобы и уборщица к своему труду хорошо относилась, и чтобы мы с Алексеем после лекции могли по стопке принять, — подмигнул Житникову и потянулся к графину Грибков.
— Ты пойми, теперь нам надо по-иному мыслить. Мыслить, а не только Ленина цитировать, — продолжил Стецик, закусывая.
— А куда же вы с Горбачевым Ильича-то засунете?
— А никуда не засунем. Пойми, Паша, пришло время паузы. Люди устали все время верить, что светлое будущее за отдаленной горкой. И работать хотят и на себя, а не только в движении за эту горку, понимаешь? Мы с тобой под Белгородом в бою свято верили, что нам путь к мировому счастью только фашисты застят. Потому и выстояли, потому и победили. И мы — такие. А они, — он протянул руку в сторону Житникова, — может, и другие.
— А давай их и спросим. Прямо сейчас, — потребовал Грибков.
— Угомонись. Парень на день рождения шел, а не к тебе на дискуссию, — улыбнулся Стецик.
Зависла крохотная пауза.
Житников поспешил ответить:
— Нет, Андрей Андреевич, я, правда, рад, что могу вас обоих послушать. У меня и у самого мозги всмятку.
По паузе, взятой спорщиками, он понял, что ответил правильно.
— Ну, и как тебе мозги в прежнее состояние вернуть? — спросил Грибков.
Житников подумал, затянулся сигаретой.
— Не знаю, Павел Алексеевич. Вроде все по Уставу делается, по правилам. И оснований для возражений нет. Но я не всегда и не все могу понять и объяснить. Хотя бы себе самому. Хотя бы чуть-чуть.
— Ну, хорошо. Ты согласен, что страна должна меняться?
— Конечно. Только если я хочу сменить костюм, то я в магазин за новым не пойду голышом. Мне надо новый выбрать, примерить, подогнать. Принести домой. А уж потом переодеться. А тогда можно в нем и щеголять.
Оба собеседника не спешили возражать.
— Вот тебе, Паша, и позиция.
— А знаешь, Ваня, он ведь мудрее нас оказывается, шельма этакая, — расплылся в довольной улыбке Грибков.
После того случая Грибков вел себя так, будто ничего и не было. Будто в кабинете за рюмкой водки они не обсуждали политику, названную партийной и государственной.
Перед ноябрьскими восемьдесят седьмого поползли какие-то слухи насчет Горбачева и Ельцина. Потом было какое-то невнятное сообщение, будто Ельцина сняли. Потом насчет того, что трудоустроили.
Институт уже готовился к Новому, 1988, году, когда Грибков позвонил Житникову домой, попросил заглянуть в партком после пяти вечера.
В пятницу ректор покидал свой кабинет ровно в семнадцать ноль-ноль. Об этом знали все. В пятницу после пяти можно было отмечать дни рождения, приглашать девчонок посидеть в лаборантских или посмотреть на видике комитета комсомола какой-нибудь боевичок.
Житников пришел минута в минуту. По лестнице он поднимался вместе с моложавым мужичком. Подтянутым, веселым, каким-то кипучим. По всему это чувствовалось. Уже на марше Житников почему-то почувствовал, что и его спутник тоже направляется в партком. И не удивился, когда так и произошло. Двери отворил Алексей, предлагая пройти.
— На правах хозяина? — улыбнулся незнакомец.
— На правах того, кто первым открыл дверь, — улыбнулся в ответ Алексей.
Дверь в кабинет ректора была приоткрыта. В приемной за столом сидел Грибков, кому-то названивая. Из кабинета выглянул Стецик.
Поздоровались.
— Чаю хотите, гости дорогие?
— Хотим, — ответил за обоих незнакомец. — Но сперва ты нас познакомь. — И протянул руку Житникову: — Суздальцев. Павел Сергеевич.
— Житников Алексей.
— А по отчеству? Не люблю неравенства.
— Петрович.
Алексей много раз слышал о новом начальнике областного управления КГБ — Суздальцеве, но видел его впервые.
— Идите чай пить, гости дорогие, — пригласил Грибков, запирая дверь, шедшую из коридора, на ключ.
— Что нового, партийные верхи? — спросил генерал, устроившись за столом.
— Тут вот какое дело, Алексей, — обратился Стецик к Житникову. — Мы должны тебя попросить о нашем разговоре никому не рассказывать. Ни при каких условиях. Человек ты надежный, но слово твое нужно. Чтобы все слышали.
— Да, конечно.
— Генеральный принял решение провести в следующем году партконференцию.
— Ай, молодец, — улыбнулся Суздальцев. — Обосрался, но смеется.
Житников внутренне сжался. Услышать такое от кагэбэшника в первые пять минут знакомства — это уже за гранью.
— Ну, тут важно правильно все обставить, — возразил Грибков. — Кто прекратил эти конференции явочным порядком? Сталин. Кто восстанавливает? Горбачев. Не конференции восстанавливает, а ленинское наследие возвращает. Так и надо понимать.
— Так и будут говорить, — подтвердил Стецин.
— Ну, а что будут делать? — спросил Суздальцев.
— Поднимать его авторитет, — предположил Стецин.
Так и вышло, что Житников оказался один на один с казавшимся непобедимым аппаратом обкома партии.
Шли выборы на всесоюзную конференцию, и обком проталкивал своих, годами проверенных людей.
«Команда», в которую пригласили Житникова, хотела только одного: чтобы о ней услышали. Ни о чем другом и не мечтали.
Наверное, так часто бывает: побеждает тот, кто меньше зависит от результатов схватки. Ну, или считает, что меньше зависит. Какая разница…
Выборы на партконференцию проходили в областной филармонии. Обычно там проходили партактивы. Зал был довольно большой, самый большой в городе. Мест на девятьсот. Обычно мест хватало, были даже свободные кресла.
На этот раз решили сыграть в демократию, пригласить и беспартийных.
Однако уже с утра в день выборной конференции у входа в филармонию толпилось больше десятка пикетов.
Были тут и борцы за трезвый образ жизни, и сторонники демократических преобразований в КПСС, и противники разрушения социализма. Много кого тут можно было найти.
Поначалу, когда только стали собираться, вроде было тихо.
Потом кого-то из демократов возмутил плакатик «Куришь? Пьешь вино и пиво? Ты — сторонник Тель-Авива!!!»
Демократ стал выяснять: что означает приравнивание сторонников табакокурения к сторонникам ближневосточных обитателей. Получив ответ: «И здесь от вас, жидов, жизни нет!», стал аргументировано доказывать, что сам он никакого отношения к евреям не имеет, а просто изучает платформу потенциального союзника. Слово «потенциального» почему-то показалось противникам винопития оскорбительным. Драка стала реальностью, вмешалась милиция, которая уже начала подтягиваться.
