— А чего одну-то взял, Гоша?
— Дел до хрена, — доходчиво аргументировал Дорогин.
— Есть результат?
— А то! — напористо отчитался Гоша.
В его изложении дело обстояло так.
Утром они встретились с Никой, которая уже обо всем договорилась с кем следует. В отделение они не заезжали, остановились возле какого-то кафе неподалеку. Ника ушла одна, вернулась минут через тридцать. Села на заднее сиденье, закурила.
— В общем, так. Дело странное, очень странное. Человек, с которым я встречалась, информацией владеет серьезно. О смерти Людмилы сообщили в три часа ночи, но группу отправили только ближе к четырем. Кто-то кого-то все время вызывал, дергал, в общем, время теряли. Когда приехали, там уже был какой-то гаишный капитан и их, то есть этого отделения милиции, заместитель начальника. Это — не те, кто с Людмилиной дочерью встречался, а другие. Как этот заместитель туда попал — неизвестно. В том смысле, что ему никто не звонил, не докладывал, и в отделении его в такое время никто и никогда не видел. В общем, чутье подсказало, видимо, — усмехнулась Ника.
— Странно, — протянул Дорогин, чтобы хоть что-то сказать.
— Да, ты знаешь, странностей в наших органах столько, что можно создавать «Книгу рекордов МВД», но тут их, действительно, многовато. Короче, когда приехала группа из отделения, тот гаишник их уже с точным докладом встречал. Дескать, ему доложили, а он позвонил замначальнику домой, вызвал на происшествие. Ну, и тот, бравый офицер, сразу же приехал и оказал товарищескую помощь. Вдвоем они и осмотр провели, и предварительную версию выдвинули. И по этой предварительной версии выходило, что автомобиль, на котором был совершен наезд, находится в каком-то из соседних дворов.
— Это почему такое предположение? — изумился Дорогин.
— Вот, и ты, Дорогин, такой же, как я, недоверчивый, — усмехнулась Ника. — А версия-то оказалась правильной, и машина стояла во дворе, метрах в пятидесяти от того места, где обнаружили труп. Водителя нашли в течение двух минут: там паспорт лежал, а прописка — в соседнем доме, чуешь радость?
— Ну, а потом?
— А потом поднялись на двенадцатый этаж, хотели двери открыть.
— Только не говори, что этот пьяница с испуга в окно сиганул, — тихо попросил Дорогин.
Ника отвернулась.
— С тобой, Дорогин, неинтересно. В общем, как говорится, конец — делу венец.
— В каком смысле?
— В прямом. Закрывают дело.
Рассказывая эту историю, Дорогин ел, пил и наливался яростью.
— Я этих сук найду, — пообещал он, подводя итоги.
— Тебя даже в материалы дела не пустят, — возразил Корсаков. — Как искать станешь?
— Знаю — как, — самодовольно ухмыльнулся Дорогин. — Не заметил я на похоронах двух пареньков.
— Каких?
Дорогин помялся, решая, надо ли рассказывать, потом решился.
— В общем, тебе известно, что Милка иногда была слаба на передок, как говорится. И я думал, что все о ней знаю, но тут она и меня удивила.
Дней десять назад они случайно встретились, кажется, в «Балчуге». Дорогин там был по каким-то делам и уже собирался уходить, когда увидел Гордееву. Она шла к столику в сопровождении двух молодых красавцев лет двадцати с небольшим.
Увидев его, улыбнулась, что-то сказала своим спутникам и двинулась к Дорогину. Он видел, какие рожи скорчили ее «мальчики», и ему стало неприятно и обидно за Гордееву.
— Это что за сокровища? — спросил он.
— Ой, Дорогин, наконец-то ты ревнуешь! — радостно вскрикнула Мила.
— Дура ты, — попытался умерить ее радость Дорогин.
— Ну, и что? — резонно возразила Гордеева. — Ты посмотри, как мне молодые девки завидуют! Знаешь, какие мальчишки прелестные?
— Ну, только не предлагай мне проверить, — поморщился Дорогин.
И Гордеева снова захохотала.
— Ну, что ты гогочешь?
Он не хотел говорить то, что собирался, но и молчать не стал. Ему было жалко ее. По-настоящему жалко.
— Кинут они тебя, и кинут безжалостно!
— Ох, Дорогин, Дорогин, — искренне вздохнула женщина. — Все меня кидают, а сожалела я только о тебе. Правда, правда. Чего уж я бы сейчас-то врала?
Закурила, обвела взглядом холл, оценила устремленные на нее взгляды. Потом сказала жестко:
— Этих я купила, Гоша, и купила надолго.
— Расписку, что ли, взяла? — Дорогин попытался ухмыльнуться пожестче, пообиднее.
— Ну, зачем такие дикости! Я каждому из них купила и машину, и квартиру. Но все под моим контролем. Время от времени я к ним заваливаюсь с неожиданными проверками. Такое иногда там застаю, — захохотала она. — И наказываю!
— Кинут они тебя, — повторил Дорогин. — В худшем случае — убьют, раз такие деньги тебе должны.
Гордеева глянула на него остро, почти зло!
— На это у них кишка тонка. Так часто бывает: член мощный, а кишка тонюсенькая! И потом, платила я, а оформила-то все на Томку, которую они знать не знают. Так что сидят они подо мной крепко-крепко и никуда не денутся, пока не отпущу, — хищно улыбнулась Гордеева.
— Вот я и думаю, — делал выводы Гоша, — вряд ли она успела их «отпустить» за эти дни, но ни того, ни другого «мальчика» я на похоронах не видел.
— Ну, что… — соглашаясь, кивнул Корсаков. — Две машины и две квартиры — это какие бабки! Мотив, мотив, и железный.
— А я о чем? — удовлетворенно наполнил рюмки Гоша. — Посошок — и спать. Я у тебя переночую. Ты не против?
Утром Дорогин был деловит, молчалив, выпил кофе, сжевал пару бутербродов:
— Вечером созвонимся.
Игорь убирал со стола, когда с улицы раздался визг шин и глухой удар. Корсаков метнулся к окну, уже понимая, что сейчас увидит.
Гошка распластался на асфальте, неуклюже вывернув руку, и не шевелился.
Из синей «девятки», напряженно застывшей метрах в трех от него, выскочил парень в спортивном костюме. Лицо его было закрыто темными очками, на голове — бейсболка, в руках — стволы.
Выстрелил три раза. И вскочил обратно в машину с заляпанными номерами. И все.
Когда Корсаков сбежал вниз, глаза Гоши уже потускнели.
2010, июнь. Москва
КОРСАКОВ
Рома Каримов был красив, конечно, знал об этом и нес себя гордо. Даже сейчас, когда вокруг не было никого, кто мог бы достойно оценить его, Рома шел по жизни, не сомневаясь в своей исключительности. Все в нем отвечало заветам А.П.Чехова и было прекрасно: и лицо, и одежда, и походка, и взгляд, устремленный в далекое, но приятное будущее.
Рома шагал по асфальтовой дорожке, обходя старую, видавшую виды полянку, зажатую между домами. Площадка была пыльная, а сейчас на ней еще и в футбол играли, так что пройти по ней означало рисковать своим внешним видом.
