Так вот, поднялся в Болгарии крестьянский бунт. Требовали мужички земли, как всюду. Власти ничего сделать не могут, сами трясутся.
— Это вы мне к чему рассказываете?
— А к тому, что Антоша Туркул со своими дружками это восстание в крови потопил! Восстание, любезный мой непредставившийся собеседник, это толпа мужиков с топорами и вилами, а не красная конница в открытом бою! И не дело офицера — убивать безоружных мужиков!
Защепа махнул рукой:
— Ладно, впрочем. Простите мою несдержанность, но мне никогда еще не приходилось так откровенно говорить с большевиками. Вы ведь большевик?
— Большевик, — улыбнулся Поздняков. — И оплошность свою хочу исправить.
Он протянул руку:
— Поздняков Кирилл Фомич, особоуполномоченный по Туркестану.
— Это вы, получается, вроде чекистского генерал-губернатора? — улыбнулся Защепа, пожимая руку.
— Именно так.
— Не соизволите ли на чашку чая?
— Сейчас — нет. Думаю, Лев Ефимович, вам надо прийти в себя и подумать о нашей встрече. Что касается чая, то я наведаюсь к вам завтра в это же время. Если предложение будет в силе — попьем и чаю.
Защепа задержал руку Позднякова.
Поздняков понял и подтвердил:
— Следить не будем. Мне бы хотелось, чтобы вы сами сделали выбор. Хотя, мне кажется, вы его уже сделали.
2010, июнь, Санкт-Петербург
КОРСАКОВ
Все-таки Питер отличается от других российских городов. Трудно точно сформулировать, в чем именно эти отличия заключаются, но они есть, они почти очевидны, но именно эта неуловимость и делает их настоящими «отличиями».
Корсаков шел по перрону Московского вокзала в толпе таких же, как он, приезжих, и таких же, как шагавших рядом с ним, встречавших.
Плотный паренек, стоявший на перроне, перегородил дорогу. Корсаков попытался обойти его, но тот оставался на пути.
Игорь вспомнил рассказ Ани Дымшиц, напрягся, но в это время заверещал мобильник.
— Игорь Викторович, говорит Рабельник Иван Прокопьевич. Все в порядке, вас встречает мой внук, идите за ним.
Корсаков протянул руку:
— Корсаков.
— Маслов. Я сопровождал деда на похороны Александра Сергеевича, — пояснил паренек.
Рабельника Игорь узнал сразу. Внешне он напоминал великого француза, генерала Шарля де Голля, был высок, жилист, бодр, и даже «р» у него был раскатистый, как у французов!
Корсаков, сел к Рабельнику на заднее сиденье, поздоровался.
— Вы к нам надолго? — поинтересовался тот, пожимая руку, и ясно было, что это не праздное любопытство.
— Посмотрю, как пойдут дела.
— Ясно, — кивнул Рабельник. — Тогда, давайте по порядку. А по порядку, это, извините, начиная с меня. Вчера со мной приключилась некая история.
И, пока выбирались на Суворовский проспект, рассказал о визите «Нины Сергеевны» и ее коллег.
— Вот, после этого я вам и позвонил.
— Простите, Иван Прокопьевич, но почему мне?
— Мне о вас рассказывал Зиновий, и, кроме того, я и сам читал о вашем расследовании «расстрельного дела».
— Вы о Романовых?
— О них. Зиновий хвалил вас как профессионала, а, с другой стороны, повторюсь, я своими глазами видел эффект от ваших выступлений.
Он помялся немного, потом продолжил:
— Поверьте, я переживаю не за себя. Мы с Зямой ровесники, и цепляться за дни просто глупо. Все имеет свои пределы, и жизнь — тоже. Дело глубже и, как бы сказать, сложнее по последствиям. Ну и потом… Зенин советовался со многими, в том числе и со мной, о том, чтобы передать вам некоторые наши материалы, так что я просто хотел вас сориентировать по теме, если можно так выразиться.
Потом повернулся к Корсакову и уточнил:
— Конечно, если вы не против.
Ну, что же, пока все развивалось в выгодном для Корсакова направлении, и на искренность Рабельника надо было ответить такой же искренностью. Иначе с такими людьми нельзя. Не тем лыком они шиты…
— Да, я уже знаю о вашем решении. Не люблю банальности, но вы очень многое делаете для сохранения Истины.
— Не я, — прервал его Рабельник.
— Простите?
— Я не из этой команды. Просто сложилось так, что наши пути пересеклись и мы кое-что делали вместе.
Рабельник отвернулся, посмотрел в окно.
Потом продолжил:
— Если уж вы ко мне приехали, значит, и у вас есть какой-то интерес, но давайте по правилам. Моя инициатива, мне и продолжать. Мы с Зямой, как я уже сказал, почти ровесники, и в органы пришли почти одновременно, и арестованы были почти одновременно. Правда, по разным причинам. Зяму скорее «до кучи», а меня — по делу. Шел я по улице, вдруг слышу крик милиционера. Смотрю, на меня бежит мужик уголовного вида. Ну, я вытаскиваю пистолет, чтобы его задержать, — Рабельник улыбнулся, видимо, вспомнив картину. — В общем, уголовник этот оказался проворнее и опытнее меня. Меня толкнул, пистолет выхватил. Правда, я его сразу схватил за ногу, потом уронил, началась свалка, его повязали. Но он успел до этого три раза выстрелить. Вообще-то, стрелок из него, как из дерьма пуля, но расстояние было небольшое, и милиционеру он в плечо попал. Ну, а вообще, стрельба в центре города, вокруг люди… Сами понимаете… Короче говоря, я, пожалуй, рад был, когда получил пять лет. Мог всерьез загреметь.
Рабельник хотел продолжить, но внук его перебил:
— Дед, приехали.
Квартира находилась неподалеку от Петропавловки, и окна ее выходили в сторону Невы.
В квартирке царил порядок, близкий к идеальному, удивительный для одинокого пожилого мужчины и какой-то «неживой». Все было аккуратно расставлено по местам, никакой пыли и грязи. Только рабочий стол являл собой островок творческого бедлама в этом царстве порядка.
Дав гостю пройти от дверей по коридорчику, хозяин спросил:
— На кухню желаете или в комнату?
— А какая разница?
— Да никакой, просто если будем пить кофе в комнате, то больше суеты, — усмехнулся Рабельник.
— Тогда, естественно, на кухню.
Пока наслаждались ликером, пока хозяин вдумчиво и церемонно варил кофе, пока его пили, Рабельник продолжал свой рассказ:
— Да, получил я, значит, свои пять лет и был отправлен в лагерь. Так бы и отсидел свой срок, но началась война. И это еще не все. Просто лагерь находился не то чтобы на самом Крайнем Севере, но далеко. А когда война началась, когда немец попер, стали заводы и иные промышленные объекты вывозить на восток. И получилось так, что в ближайшем районном центре создалась одна из точек размещения этой эвакуированной промышленности. Ну, а теперь представьте: заводы привезли с рабочими. Иначе стояли бы заводы без толку. Рабочие, конечно, прибывали с семьями. А «семья» — это не нынешние семьи, которые только по выходным все вместе встречаются.
