— Куда теперь? — почти спокойным голосом спросила Аристова, но Игорь чувствовал, что она готова разразиться рыданиями.
Нельзя было ни на миг проявить слабость, и он буркнул:
— Машину ловить.
В такси проехали не очень далеко, потом прошли пешком, потом спустились в метро. Мотались не меньше часа, прежде чем удалось сесть на свободные места. Едва поезд тронулся, Ирину толкнуло на плечо Корсакова. И она разрыдалась.
Москвичи и гости столицы, привычные ко всему, вели себя совершенно естественно: кто-то глазел, кто-то отвернулся, кто-то продолжал читать книгу или газету.
Рыдания иссякли и перешли в тихий плач. Только потом Ирина спросила:
— Почему мы убежали, почему не помогли Лобанову?
— Ты хотела, чтобы и мы там сейчас лежали?
Видимо, у Ирины Аристовой было богатое воображение, потому что рыдания возобновились с новой силой.
Потом она снова начала расспросы:
— За что они его?
Ответить Корсаков не решился: он не любил женские слезы.
Первой все-таки пришла в себя Аристова. Часа через два она спросила:
— И куда мы сейчас?
Ответа на этот простой вопрос у Корсакова не было, и он начал издалека:
— К тебе точно нельзя: они тебе звонили, значит, знают адрес.
— Кто звонил?
— Как это «кто»? Тебе звонили?
— Да, звонили, но им телефон и адрес дал Лобанов. Они сказали, что хотят проконсультироваться.
— И ты их пригласила к себе?
— Ну, конечно. Они же по рекомендации Лобанова.
— Они позвонили тебе и сообщили, что уже приехали?
— Нет. Позвонил Лобанов, и я пошла на встречу с вами.
Ага! Значит, они их «вычислили» только по Лобанову. Его они точно знали в лицо. А их с Ириной? Впрочем, теперь-то уж узнали. У таких людей память хорошая. Хотя что такое «хорошо» и «плохо» в данном случае?
Ирина, видимо, вспомнив, как закончилась «встреча», снова заплакала. Но у Корсакова времени на сочувствие не было, и он продолжил:
— В общем, твой адрес они знают. Мой — вычислят по номеру машины. Значит, ни к тебе, ни ко мне ехать нельзя. Тогда — куда?
Задавая риторический вопрос, он заметил, что Ирина внимательно оглядывает его, и Корсаков обратил внимание на свой костюм, что его изрядно огорчило. На куртке было несколько неаккуратных пятен бурого цвета, а на брюках — отметины от падений на землю. Следы травы и засохшие комья почвы — ладно, а пятна крови могут заинтересовать милицию. И кто знает, кому об этом станет известно первому…
Корсаков перебирал в уме варианты, когда Ирина решительно поднялась:
— Идем, нам надо на пересадку.
— Зачем?
На что Ирина резонно возразила:
— Разве я тебя спрашивала?
Только входя во двор большого дома на улице Гиляровского, пояснила:
— Коллега уехал по контракту в Италию, вернется не раньше, чем через две недели.
Коллега, судя по всему, был человеком обеспеченным и активным. Квартира выдавала с головой все его привычки и пристрастия. Но главное, холодильник не был пуст, а покопавшись в шкафах, Ирина нашла кое-какую одежду для Корсакова.
— Ступай в душ, а потом, — он глянула на часы, — потом будем обедать… или — ужинать…
— Да, какая разница, — нарочито беззаботно отозвался Корсаков. О чем беспокоиться, если можно нормально поесть и одеться? А там что-нибудь придумаем.
Душ и чистая одежда, свежая, приятно пахнущая, в сочетании с хорошим столом, возможно, и примирили бы Корсакова с действительностью. Тем более что всем этим он был обязан женщине, которая ему нравилась все больше и больше. Она вела себя адекватно в любой момент их сложных и неожиданных приключений, которые вовсе не были игрушечными. Достаточно было вспомнить падающего Лобанова и кровавые пятна, расплывающиеся по его одежде. И Корсаков, между прочим, совсем не был уверен, что стреляли именно в профессора. От профессора те, кто стрелял, получили все, что им было нужно. А вот от Аристовой они ничего не получили. И не получили именно потому, что в дело вмешался он, Корсаков.
Впрочем, если бы они получили то, что хотели, то не факт, что Ирину оставили бы в живых. Она-то ведь знала бы точно, что они хотели. Кстати, а что они хотели-то?
— Ира, а как ты вообще попала в эту историю?
— В какую «эту»? Я не могу понять, что происходит!
— Тогда давай по порядку. Ты шла на встречу с нами?
— Да, но это уже после звонка Лобанова. Он позвонил, сказал, что нужно немедленно встретиться, отменив все мои намеченные дела. Отказывать шефу у нас не принято, вот я и сделала так, как он велел.
— Вообще-то, он звонил по моей просьбе.
— Все это время?
— Что значит «все время»?
— Ну, он же не один раз мне позвонил. Вообще, последние часы он вел себя очень активно. Первый раз он позвонил вчера около десяти часов вечера. Спросил, смогу ли я проконсультировать кое-кого. Так и сказал «кое-кого». Я ответила, что проконсультирую. Он положил трубку и снова перезвонил минут через тридцать. Спросил, какие дела у меня есть на первую половину дня. Договорились, что созвонимся утром, и он позвонил. Сперва часов в одиннадцать — уточнил, готова ли я? Потом, через час, наверное, предупредил, что сейчас со мной свяжутся. Потом, минут через двадцать, позвонил еще раз. Вот тогда он и попросил все отменить и выйти вам навстречу. Ну, а все остальное ты и сам знаешь…
Тут она замолчала и внезапно спросила:
— Мы что, перешли на «ты»?
Корсаков опешил:
— Кажется, перешли. А ты вообще представляешь себе «выканье» в ситуации, когда мы убегаем от пуль?
Тут Аристова удивила его еще больше: она снова заревела. Лицо ее исказилось, уголки губ поползли вниз, по щекам потекли крупные слезы, и Ирина закрыла лицо руками.
Да что же сегодня за День плача! Женские слезы он не любил и себя в такие моменты чувствовал по-дурацки, зная, что ничем не может помочь и хоть как-то изменить ситуацию.
Все, что он сообразил сделать, — налить в стакан воды и подать Ирине. Она отняла ладони от щек, глянула на стакан и упрекнула совершенно нелогично:
— У меня и так глаза сейчас опухнут, а ты еще воды предлагаешь.
Пока она в ванной приводила себя в порядок, Корсаков обдумывал продолжение разговора. Однако все решилось само собой.
Выйдя из ванной, Ирина села к столу, предупредив:
— Я косметику смыла, так что придется тебе смотреть в сторону или созерцать совершенно нелепую физиономию стареющей тетки.
Корсаков добросовестно изучил ее лицо и никаких признаков старения не заметил. Скорее наоборот, сейчас Ира выглядела еще свежее, только глаза были все еще слегка опухшие.
