То-то, что длинные, подумал майор. Никого ты не спасешь, приятель. Даже не говоря о том, что тебе, лично, это на хрен не нужно, из твоей спасательной операции все равно ни черта не выйдет. Предупрежден — значит вооружен? Да черта с два! Уж если решили грохнуть, грохнут непременно, не руками майора Григорьева, так чьими-нибудь еще. А раз так, зачем торопить события, лишать себя и свою семью отсрочки, которая может стать спасительной?
Здравый смысл твердил одно, трусость — другое. Майор Григорьев прекрасно знал, кто возьмет верх в этом споре, но все-таки простоял в коридоре, как витязь на распутье, долгих тридцать секунд, давая здравому смыслу последний шанс взять реванш за многочисленные позорные поражения. Все закончилось тем же, чем и всегда, и, тихонько вздохнув, майор повернул налево, к лестнице и дальше — вниз, навстречу своей судьбе.
Глава 7
Они встретились там же, где и прошлый раз — в старом парке, в глубине которого стояло в меру обезображенное реконструкцией здание графской усадьбы. Вывеска у ворот осталась прежней; у дальнего берега пруда, как и раньше, торчал на вечном приколе бутафорский парусник с хвастливой надписью на носу. Заведение продолжало работать в привычном режиме, персонал, от уборщицы до управляющего, здесь трудился все тот же, что и неделю назад. Правда, в штатном расписании появилась новая единица — инспектор по кадрам. Этот серенький, неприметный человечек никому не мозолил глаза; он был неприметен настолько, что добрая половина сотрудников ночного клуба «Фортуна» до сих пор даже не подозревала об его существовании. Запершись в своем маленьком кабинете между кладовой для бакалеи и уборными для персонала, он с утра до вечера штудировал личные дела официанток, барменов и охранников, периодически делая в толстом ежедневнике какие-то понятные ему одному пометки, — вершил судьбы, отделял злаки от плевел, решал, кого казнить, кого помиловать — словом, занимался обычной рутинной работой наделенного немалыми полномочиями кадровика.
Появление в «Фортуне» этого «серого кардинала» было вызвано таким немаловажным обстоятельством, как смена владельца клуба. Чтобы установить имя нового хозяина, не в меру любопытному сотруднику налоговой полиции пришлось бы размотать длинную цепочку подставных лиц и организаций, и это был бы мартышкин труд, поскольку, пройдя до конца нелегкий, мудрено петляющий путь, любопытствующий следопыт, как в глухую стену, уперся бы в Андрея Родионовича Пермякова. Да, сказал бы тогда Андрей Родионович (естественно, лишь в том случае, если бы по странной прихоти снизошел до разговора с налоговым инспектором или следователем прокуратуры), — да, сказал бы он, данным объектом недвижимости действительно владею я. Владею на вполне законных основаниях и в силу причин, которые вас никоим образом не касаются, не желаю афишировать это обстоятельство. У вас есть ко мне еще какие-то вопросы? Если нет, прошу извинить: у меня дела.
После чего собеседнику осталось бы только написать предсмертную записку и покончить с собой, не дожидаясь, пока с ним покончат другие. Но описанная ситуация была невозможна в принципе, по определению: выйти на настоящего хозяина «Фортуны» мог бы только очень опытный и талантливый сыщик, а у таких людей, как правило, хватает ума вовремя остановиться и не задавать дурацких вопросов деятелям наподобие Андрея Родионовича Пермякова.
Пройдя по вымощенной гранитной брусчаткой дорожке, они остановились у крыльца. Крыльцо, не единожды отремонтированное, сохранило первоначальную форму: низкие широкие ступени, числом пятнадцать, спускались вниз пологим полукругом. Защитой от дождя и солнца служил опирающийся на четыре колонны портик, построенный, как и вся усадьба, в строгом классическом стиле. Не поворачивая головы, Иван Сергеевич Буров коротко кивнул, и один из сопровождавших их телохранителей, забежав вперед, отпер высокие дубовые двери. С усилием потянув на себя массивную, старинной работы бронзовую ручку, он открыл правую створку и замер рядом, как изваяние. Выражение лица у него отсутствовало совершенно, словно кто-то шутки ради отвинтил ему голову и пристроил на ее место подходящий по форме и размеру булыжник. Через секунду после того, как перестал двигаться, он сделался неотличимо похожим на манекен в строгом деловом костюме, и нужно было хорошенько приглядеться, чтобы заметить, что он время от времени моргает глазами.
Зрелище было привычное, обыденное, но в эту минуту Иван Сергеевич Буров вдруг понял, что оно еще и очень приятное. Само по себе оно ничего не означало: на свете полным-полно холуев, готовых лебезить перед кем угодно. Но у двери в позе манекена стоял не барачный шнырь или ресторанный халдей, а майор федеральной службы охраны, и это в корне меняло дело.
— Прошу, — сделав приглашающий жест в сторону крыльца, сказал Иван Сергеевич. — Пора, наконец, хорошенько осмотреть приобретение, ты не находишь?
— Пора, — согласился Андрей Родионович Пермяков и вдруг усмехнулся. — Диву даешься, до чего живучими оказываются некоторые впечатления!
— Ты это о чем?
— Да так, о своем, — неторопливо поднимаясь по ступенькам, ответил Пермяков. — Ты вот сказал сейчас: осмотреть приобретение. И сразу вспомнилось, как мы с Маринкой свой первый дом в Крыму покупали. Молодые были, глупые, денег не считали — потому, наверное, что и считать-то было нечего. Он нам сразу приглянулся буквально с первого взгляда — все, решено, берем, заверните в бумажку! А потом, когда прежние хозяева барахлишко свое вывезли, правда жизни изо всех углов так и полезла: фундамента, считай, нет, полы гнилые под ногами прогибаются, крыша течет, печка не работает, водопровод уж год, как обрезан, окна не открываются, а если поднатужился и открыл, так черта лысого закроешь… И долгов десять тысяч — зеленью, естественно. В общем, полный комплект.
— Молодо-зелено, — с понимающим видом кивнул Буров. — И?..
— Да как-то выкрутились. Было бы желание, а выход всегда найдется. Отремонтировали, пожили пару сезонов, потом хибару снесли, а на ее месте нормальный дом построили… А потом продали. Теперь там, по слухам, какая-то певичка живет — Апина, что ли…
— Ксюша — юбочка из плюша?
— Вот-вот. Эх, где ты, молодость!
— Да ну ее к псам, — сказал Иван Сергеевич. — Как вспомнишь, так вздрогнешь. Углы эти съемные, зарплата символическая — что заработал, то и проел, да еще и не хватило… Начальник, как водится, долдон, ночью ребенок спать не дает, днем жена пилит… А что молод, здоров и собой хорош, так это кажется нормой, на которую не обращаешь внимания. И только потом, когда от всего этого и следа не осталось, спохватываешься: где ты, молодость?
— Если бы молодость знала, если бы старость могла… — раздумчиво продекламировал Андрей Родионович и, остановившись в центре просторного вестибюля, огляделся по сторонам. — Что ж, недурно, недурно. С трубами и крышей здесь, полагаю, проблем нет. Убрать гламурную мишуру, сделать интерьер немного строже, и все будет в полном и окончательном порядке. Да, и еще ужесточить правила членства в клубе.
— И изменить название, — добавил Буров.
— Ммм? Что, и предложение имеется?
