Каждый раз, когда пауза между двумя встречами затягивалась, Саблин начинал подозревать, что его адресат, наконец, получил свою пулю. Подозрения эти крепли день ото дня, и все острее вставал вопрос: ну, и что дальше? Покажет ему генерал нового адресата, или это конец, и придется отвыкать от ежемесячной прибавки к пенсии? Успокаивало лишь то, что деньги продолжали исправно поступать на счет, и, подумав, Василий Иванович пришел к выводу, что это нормально. Денег спецслужбы отродясь не считали и могут десятилетиями платить человеку, которого когда-то завербовали, и к услугам которого не прибегали ни разу и вряд ли когда-нибудь прибегнут. Платить просто так, на всякий случай — авось, еще пригодится. Или потому, что нечаянно забыли об его существовании, а тот, кто назначил ему жалованье, давно ушел на пенсию или помер.
В день, о котором пойдет речь, Василий Иванович утешал себя примерно такими мыслями. Со времени последнего свидания с киллером в темных очках прошло уже полных четырнадцать месяцев; продолжительность паузы приближалась к зарегистрированному рекорду, который составлял полтора года, и Чапай мало-помалу начал беспокоиться. Не то чтобы он скучал по душегубу в темных стеклах или сильно боялся лишиться ежемесячных выплат — на жизнь ему хватало и без них, а банковский счет с собой в могилу не заберешь. Что его по-настоящему беспокоило, так это перспектива снова остаться не у дел, без сознания собственной значимости и важности доверенной ему работы.
Утешался он, сидя в туалете, со свежей газетой на коленях и с очками на носу. В это самое время из кармана его спущенных до щиколоток тренировочных штанов послышалось гнусавое кваканье, отдаленно напоминающее музыку. Этот звук издавал мобильник, который Саблин по уже укоренившейся привычке постоянно держал при себе. Чертыхнувшись, Василий Иванович сунул газету под держатель для туалетной бумаги, выкопал телефон из складок ткани и посмотрел на дисплей. Входящий номер был ему незнаком, и Чапай понял, что его молитвы услышаны: он снова понадобился товарищу генералу.
— Веру Анатольевну позовите, — забыв поздороваться, приказным тоном произнес в трубке грубый мужской голос.
— Ошиблись номером, — помедлив, ответил Василий Иванович.
Заминка с ответом объяснялась просто. Не имеющий прямого отношения к чтению прессы процесс, ради которого Чапай уединился в небезызвестном помещении, был в разгаре, и добежать до кухни, где в верхнем ящике тумбы лежал конверт со сделанной видимыми только в ультрафиолетовом свете чернилами надписью, Саблин не мог. Со дня, когда он первый и последний раз прочел эту надпись, прошло больше года, и теперь Чапай, хоть убей, не мог вспомнить, какое там было имя.
— Виноват, — сказал обладатель грубого голоса и дал отбой. Судя по тону, виноватым он считал кого угодно, но только не себя.
Быстренько закончив свои дела и приведя в порядок гардероб, Чапай покинул туалет, вымыл в ванной руки — естественно, с мылом, — и проследовал на кухню. Желтый почтовый конверт на дне ящика скрывался под слоем мятых целлофановых пакетов, надорванных упаковок с приправами, разрозненных чайных пакетиков и разнокалиберных, в разное время выпавших из разных упаковок, макаронин. Сдув с конверта крошки растертого в прах лаврового листа и невесомую красновато-коричневую пыль, от которой даже на расстоянии разило молотым перцем, Василий Иванович отнес его в гостиную и достал из секретера заветную генеральскую ручку.
Тут его постигла новая неудача: ультрафиолетовый фонарик не включался. Запасные батарейки входили в комплект, но запасными они перестали быть уже очень давно — там, в корпусе ручки, стояли именно они, и им со всей очевидностью пришел конец. Установить, был ли только что завершившийся разговор обменом кодовыми фразами, или кто-то и впрямь ошибся номером, таким образом, не представлялось возможным. Саблин решил, что это не беда: до шахматно-доминошного бульвара, где он обычно встречался с генералом, было рукой подать — по крайности, ближе, чем до магазина, где продавались батарейки. А там одно из двух: Федор Филиппович либо придет, либо нет. Если не придет, нипочем не узнает, какой прокол только что допустил его внештатный сотрудник. И если придет, не узнает тоже: подполковник в отставке Саблин не такой дурак, чтобы стучать на самого себя.
Он вернулся вместе с конвертом на кухню и торопливо искрошил в него завалявшуюся в хлебнице с позавчерашнего дня горбушку своего любимого нарезного батона. Хлеба в доме не осталось совсем; строго-настрого наказав себе не забыть на обратном пути заскочить в магазин, и не только в гастроном, но и за батарейками, Чапай почти бегом отправился переодеваться.
Глава 8
Выслушав рассказ Пермякова о перестрелке, случившейся в ночь смерти Воеводы чуть ли не у самых ворот клуба, Иван Сергеевич Буров задумчиво хмыкнул и потеребил кончик носа.
— Ну, — с шутливым вызовом произнес Пермяков, — и кто из нас, по-твоему, заработал три щелбана?
— По-моему, налицо ничья, — ответил Иван Сергеевич. — О перестрелке я знаю из сводки происшествий, но имя полковника Молчанова в сводке, естественно, не упоминалось, и его предполагаемое участие в этой мясорубке для меня, признаться, стало новостью.
— Ну, и какая же это ничья? — красноречиво, напоказ разминая пальцы, насмешливо спросил Андрей Родионович.
— А такая, что мы с тобой, как теперь выясняется, с разных сторон вышли на одного и того же человека. Так что выбор за тобой: либо щелкаем друг дружку в лоб по очереди, либо констатируем, что неплохо поработали, и ввиду конструктивности полученного результата предаем щелбаны забвению. Несолидно это — в нашем-то возрасте, при наших регалиях!
— Что несолидно, факт, — согласился Пермяков. — Только я что-то не вижу никакого конструктивного результата.
— Сейчас я тебе его обрисую, — пообещал Буров. — Давай-ка присядем, в ногах правды нет.
Андрей Родионович по привычке двинулся, было, к дальнему концу стола, но уже на втором шаге одумался, выдвинул первый подвернувшийся под руку стул и уселся. Иван Сергеевич сдержал улыбку: похоже, Политик по рассеянности перепутал банкетный зал со своим кабинетом и принял ресторанный стол за стол для совещаний. Стол и впрямь был похожий, особенно вот так, без скатерти и посуды, но второго, стоящего перпендикулярно ему письменного хозяйского стола, за который вознамерился усесться Пермяков, тут не было и в помине.
«Ничего, скоро появится», — подумал Филер, садясь напротив Политика.
— Я выяснил, кто занимался ликвидацией Шиханцова, — сказал он, предварительно скосив глаза в сторону плотно закрытой двери. — Есть в ФСБ такой генерал по фамилии Потапчук, а по отзывам — человек-кремень, чуть ли не эталонный образец чекиста.
— Похоже, не наш формат, — поморщился Политик. — Если только эта его кристальная честность и неподкупность на самом деле не притворство чистой воды.
— То-то и оно, что не притворство. Я тщательно изучил как его послужной список, так и материальное положение и могу с уверенностью утверждать: он — один из тех блаженных чудаков, на которых испокон веков худо-бедно держится Россия.
