— Сейчас-то я и сам в городе, — сообщил Глеб не столько генералу, сколько оператору в аппаратной прослушивания, — но с вечерней электричкой вернусь. Так что к вечеру и подъезжай. Заночуешь, благо свободен, бутылочку, ежели что, раздавим… Или у тебя завтра дела?
— Приеду, — пообещал Федор Филиппович, и на душе у Глеба стало еще чуточку легче. — Вы там поаккуратнее, Глеб Петрович. Москва — город шальной. И раньше был шальной, а уж теперь и подавно.
— Так я ж не в загул, — сказал Глеб. — Я — на рынок и обратно. Ну, давай тогда, до встречи, что ли. А то у меня батарейка садится.
Все было нормально — не то чтобы хорошо, но и далеко не так скверно, как можно было ожидать. Остальное должно было проясниться в ходе предстоящей встречи на лоне подмосковной природы. Еще немного погуляв по «Пассажу» и мимоходом опустив сослуживший ему добрую службу телефон в карман пиджака какого-то приезжего зеваки, Глеб вернулся в машину и, еще раз убедившись в отсутствии хвоста, направился прямиком в гараж.
Здесь он сменил так и не доставшийся Клюву и его команде «БМВ» на мотоцикл той же марки и уже совсем, было, собрался пнуть стартер, когда лежащий в кармане мотоциклетной куртки мобильник разразился серией сигналов: три коротких, два длинных и снова три коротких. В переводе с азбуки Морзе это означало CMC — или, если угодно, SMS, поскольку морзянка интернациональна, насколько это возможно. Чертыхнувшись, Глеб вынул телефон из кармана и ознакомился с текстом известного сообщения.
Когда вызванная этим сообщением оторопь прошла, Слепой вернулся в гараж, прикрыл за собой дверь, присел на верстак, закурил и задумался. Подумать было о чем; если отбросить не выдерживающую критики версию о внезапном помешательстве, по всему выходило, что дело швах. Секретный резерв, не успев покинуть укрытие, обнаружил себя окруженным и взятым в плотное кольцо вражеских штыков; припрятанный туз выпал из рукава и лежал у всех на виду, дожидаясь, когда его поднимут и отхлещут им по щекам незадачливого шулера.
Поразмыслив, Глеб пришел к выводу, что ключевым в этом провокационном послании является слово «завтра». Менять давно сложившийся и устоявшийся порядок вещей было рискованно, но неизвестный противник все же пошел на риск, вопреки заведенному графику отодвинув время встречи на целые сутки. Вряд ли это была ошибка: тот, кто сумел вычислить Слепого, на такие промахи заведомо неспособен, как неспособен и на бессмысленный риск. Значит, отсрочка была необходима; значит, до полудня завтрашнего дня противник планирует нанести еще один, по всей видимости, решительный, удар, после которого контроль над ситуацией целиком перейдет в его руки.
Этому нужно было помешать, но как? Как отразить удар, даже не представляя, кто и с какой стороны собирается его нанести? Что может остановить, скажем, диверсионную группу, вплотную подобравшуюся к никем не охраняемому стратегическому объекту?
Землетрясение может, подумал Глеб. Землетрясение или какой-то иной катаклизм схожего масштаба — неважно, природный или техногенный, главное, чтобы сильный — такой, чтобы земля под ногами горела и трескалась, и было бы уже не до диверсий.
Ввинтив окурок в донышко заменяющей пепельницу консервной банки, Глеб легко соскочил с верстака. Рабочий день едва перевалил за середину, и это было очень хорошо: Слепой уже придумал, как вызвать этот жизненно необходимый катаклизм, но на его организацию требовалось некоторое время.
Говорят, что миром правят деньги. Это правда, но не вся; временами деньги оказываются бессильны, или их элементарно не хватает. В таких случаях на первый план выходят полезные связи и знакомства; зная это, Глеб уделял установлению таковых едва ли не больше внимания, чем своему банковскому счету.
А еще говорят: кто владеет информацией, владеет миром. Смысл у этой поговорки широкий, и толковать ее, в зависимости от обстоятельств, можно по-разному. Например, так: если знаком с нужным человеком и знаешь о нем что-то, чего не знают другие, некоторые сложные вопросы можно решить и без денег.
Человек, которому он о себе напомнил, вовсе этому не обрадовался. Глеб и не рассчитывал на теплый прием, тем паче что на испытываемые старым, но не сказать чтобы хорошим знакомым чувства ему было наплевать с высокого дерева. «Ты знаешь, какой срок мне за это могут припаять?» — хмуро спросил старый знакомый, уяснив, чего от него хотят. «Могут припаять, а могут и не припаять, — сказал ему на это Глеб. — Это целиком зависит от тебя. Подумай лучше, сколько тебе вкатят, если на Лубянке узнают о твоих делах с Басаевым. А узнают или нет, зависит уже от меня. Я доходчиво излагаю?»
Судя по результату, изложил он все вполне доходчиво, а собеседник оказался достаточно умен и ловок, чтобы выбрать меньшее из двух зол и провернуть дело, не попавшись с поличным. Глеб был уже в сотне километров от Москвы, держа путь на северо-восток, когда примерно в половине шестого вечера старое здание на Лубянской площади мгновенно превратилось в разворошенный муравейник. Об этом его известил звонок по мобильному телефону. На бешеной скорости ведя мотоцикл, Глеб тронул кнопку беспроводной гарнитуры, и голос старого знакомого неприязненно процедил: «Почти два пуда мыла под парадной лестницей. Правда, мыться никто не захотел. Ты доволен?» — «Вполне, — с улыбкой ответил Слепой. — Молодец! Ведь можешь, когда захочешь!»
Удалось ли хотя бы на время связать противнику руки и упредить удар, Глеб не знал, но значения это уже не имело: большего он не мог сделать при всем своем желании.
Глава 10
Отстраненным от службы генералам служебные автомобили с водителями не положены, а обзавестись личным шофером Федор Филиппович не удосужился, поскольку не считал себя настолько крупной шишкой, чтобы содержать прислугу. Да и поездка намечалась такого свойства, что лишняя пара глаз и ушей создала бы массу дополнительных неудобств, которых генералу Потапчуку нынче и без того хватало с лихвой. К тому же Федор Филиппович, как и небезызвестный генсек, очень любил водить машину, хотя садиться за руль ему, как и дорогому Леониду Ильичу, из-за большой занятости доводилось нечасто.
Совмещая, таким образом, приятное с полезным, Федор Филиппович самостоятельно вел свое личное авто по направлению к своему же загородному дому. Следом, даже не пытаясь прятаться, двигался белый «фольксваген» группы наружного наблюдения. Машина была новенькая, мощная, и оторваться от нее нечего было и мечтать. Федор Филиппович и не мечтал: хвост длиной с Московскую Кольцевую автодорогу был неотъемлемым атрибутом его нынешнего статуса и пока что, слава Богу, не особенно ему докучал. Да и вообще, в этот раз наехали на него как-то удивительно мягко: под арест, даже домашний, не посадили, из города выпустили без звука… В чем тут соль, генерал не знал, но подозревал, что это не к добру.
Был конец рабочего дня, и вышеупомянутая транспортная магистраль здорово смахивала на один из наиболее оживленных кругов Дантова ада. Впрочем, Данте такое наверняка и не снилось; найдя, что МКАД и ад отлично рифмуются (видимо, неспроста), генерал с грехом пополам преодолел смрадное пекло двухуровневой развязки и, наконец, вырвался на оперативный простор. Машина, казалось, тоже была рада представившейся возможности в охотку пробежаться по прямому, без перекрестков и светофоров, скоростному шоссе; она, как застоявшийся конь, так и рвалась вперед, и генерал с удовольствием дал волю и ей, и себе.
