Выстрел был произведен почти в упор, и на выходе девятимиллиметровая пуля буквально разворотила поросший редкими седеющими волосами затылок, широким веером выбросив наружу содержимое черепа. Саблин опрокинулся на спину вместе с легким пластиковым стулом, заливая черный полиэтилен кровью. Держа в руке дымящийся пистолет, Лысый, как любопытный ребенок, встал коленями на сиденье и, вытягивая шею, заглянул в кузов.
— Паникер ты все-таки, Валера, — сказал он буднично, снимая с пистолета глушитель. — Я же говорил, что не долетит, а ты ныл, что весь задний борт забрызгаем…
Колючий обернулся и тоже заглянул в кузов. Лысый был прав: разлетевшиеся веером брызги крови и комки мозгового вещества не долетели до распашных дверей на добрый метр.
— Пакуй, — сказал он. — Что мы его, через весь город в таком виде потащим?
Капитан Бахметьев, который настолько любил свою работу, что не имел ничего против даже этой, самой неприятной ее составляющей, перелез через спинку сиденья в кузов и принялся там возиться, шурша пленкой и тихонько насвистывая сквозь зубы похоронный марш. Майор Полынин тронул машину и знакомой дорогой повел ее туда, куда они с напарником уже не раз наведывались в схожих ситуациях.
— Скотч подай, — попросил сзади Лысый.
Держа руль левой рукой, Колючий расстегнул стоящую на пассажирском сидении сумку и, порывшись в ней, передал напарнику моток широкой клейкой ленты. При этом он заглянул в кузов и убедился, что там, как обычно, все в порядке. Бахметьев завернул труп связного в полиэтилен вместе со стулом, в результате чего получившийся сверток ровным счетом ни на что не походил. Капитан несколько раз небрежно обернул его липкой лентой, с треском оборвал конец и пролез на свое место.
— Пельмешки, — ни к селу, ни к городу вспомнил он. В правой руке у него майор с легким удивлением заметил бутылку дешевого портвейна. — Раздавим, когда закончим, — перехватив взгляд напарника, объяснил капитан свой мародерский поступок. — Надо же обмыть успех!
— Я пас, — сказал Полынин. — Ты б еще ацетону мне предложил!
— Ацетона у него не было, — сказал Лысый. — А что тебе не нравится? Нормальный портвешок, мы такой, помню, в школе на выпускном пили… Да на халяву, говорят, и уксус сладкий!
— Вот сам его и пей. Знаешь, что? Набери-ка ты еще разочек нашего стрелка. У меня тут возникла одна идея, как ему пособить.
— Добрый ты человек, Валера, — вынимая из кармана телефон, с понимающей ухмылкой произнес капитан Бахметьев. — Обо всех-то ты помнишь, обо всех заботишься…
— Да уж, я такой, — самодовольно подтвердил Колючий и, приняв от напарника телефон с уже набранным номером, сказал в трубку: — Слушай, полковник, я тут кое-что сообразил. Ты спрашивал, куда клиента отвезти, так я придумал, как нам поступить, чтоб ты раньше времени не спалился… Ага, а то как же! Как твой куратор обязан проявлять заботу… Цени и помни, что «спасибо» не булькает. Короче, слушай сюда. На тридцать седьмом километре Ленинградки есть поворот направо… А?.. Знаешь? Да-да, он самый. Вот туда его и вези, там таких, как он, целый склад. Сто лет не найдут, а найдут, так черта с два разберутся, кто там чей…
— Да, добрый ты человек, — повторил Бахметьев, когда Колючий, закончив разговор, вернул ему телефон. — Обо всех позаботился… кроме меня. Это ж какую ямищу на троих рыть придется! Целый, мать его, котлован!
— Руки не отвалятся, — без тени сочувствия сказал майор. — Труд, Леха, сделал из обезьяны человека. Так, глядишь, и из тебя что-то путное получится…
Синий грузовой микроавтобус выехал за пределы старой, частично заброшенной промзоны на застроенную пятиэтажными домами улицу, миновал станцию метро, выбрался на простор Ленинградского шоссе и покатился к выезду из города, увозя в последний путь подполковника запаса Саблина вместе с тросточкой, кефиром и медленно, но верно слипающимися в один непригодный к употреблению ком пельменями.
* * *
Как и обещала заметка в светской хронике, реконструкция длилась недолго и коснулась, в основном, интерьера, из которого по желанию нового хозяина клуба удалили гламурную мишуру, придав ему солидную строгость. В сочетании со сдержанной, не лезущей в глаза роскошью, эта строгость придавала «Кремлю» вид места, предназначенного для отдыха людей, которые по-настоящему не отдыхают никогда. По легенде, Дмитрий Иванович Менделеев увидел свою периодическую таблицу элементов во сне. Те, кто уже получил отпечатанные на тисненой золотом мелованной бумаге приглашения на приуроченный к открытию обновленного клуба бал-маскарад, периодических таблиц не изобретали, но мозг каждого из них, как и мозг великого химика, никогда не спал и не работал вхолостую.
Наиболее существенным изменениям подвергся малый банкетный зал, но и здесь они носили, в основном, косметический характер. Простенки с фальшивыми стрельчатыми окнами занавесили тяжелыми портьерами винно-красного бархата, пол украсился отполированными до зеркального блеска плитами черного мрамора, а сверху этому блеску вторил глянцевый натяжной потолок, тоже черный. Скрытые лампы заливали помещение мягким рассеянным светом; перенесенная на противоположную сторону зала дверь, теперь открывавшаяся в выходящий на улицу короткий коридор, тоже была занавешена портьерой, так что помещение казалось закупоренным наглухо, как в загадке про огурец: ни окон, ни дверей, полна горница людей.
Составленные в длинный ряд обеденные столы вынесли, заменив одним длинным столом мореного дуба. Это был настоящий стол для совещаний — Т-образный, с короткой перекладиной в обращенном к задрапированному выходу торце и двумя рядами удобных с виду кресел по сторонам. На краешке «хозяйского» письменного стола тихонько шелестел кулером работающий ноутбук, принадлежавший, судя по лежащим рядом с ним чертежам и эскизам, дизайнеру, который разрабатывал проект реконструкции интерьера. На экране компьютера виднелся этот самый проект, так что при желании можно было сравнить и убедиться, что работа завершена в полном объеме, и материальное воплощение проекта ничем не отличается от первоначального замысла.
Николаю Фомичу Васильеву, впрочем, было не до игр в «найди пять отличий». Не отводя глаз, почти не моргая, он преданно смотрел на Пермякова, который, заложив руки за спину и сцепив в замок ладони, прохаживался вдоль стола для совещаний, с удовольствием озирая обновленный интерьер.
— Как тебе нравится это местечко? — разглядывая свое неясное отражение в глянцевом потолке, поинтересовался Политик.
— Хорошее местечко, — сказал Мент.
На красоты интерьера ему было наплевать, он их почти не замечал и в своем теперешнем состоянии просто не мог оценить по достоинству, отличить хорошее от плохого и красивое от безобразного. Похвалив «местечко», он сказал то, что, как ему показалось по тону вопроса, от него ожидали услышать. И тут же испугался: а вдруг не угадал?
— Да, неплохое, — согласился Политик. — К тому же мое.
— Правда? — продолжая играть в угадайку, преувеличенно изумился Николай Фомич.
