Он выбрал позицию на краю песчаного обрыва, метрах в пятидесяти справа от ведущей к карьеру малоезжей проселочной дороги и залег, неотличимо слившись с бугристой, заросшей полевыми травами и бурьяном местностью. Аппетит снова куда-то пропал, и Глеб пожалел, что притащил с собой консервы: на работе ему, как правило, было не до еды, и видавший разные виды организм давно к этому привык, послушно помалкивая в тряпочку о своих насущных потребностях всякий раз, когда Слепой отправлялся на задание. Впрочем, вполне возможно, организму не понравился вид припасенной для него консервной банки, и он решил потерпеть: береженого, как известно, Бог бережет.
Помимо консервов и пистолета, в сумке у Глеба было много всякой всячины, в числе которой имелся и сильный полевой бинокль с противобликовым покрытием на линзах. Вооружившись им, Сиверов осмотрел театр военных действий, которых, как ему представлялось, нынче было не избежать.
Этот самый театр не представлял собой ничего особенного — просто сравнительно глубокий и просторный рукотворный кратер с обрывистыми песчаными краями и плоским, вдоль и поперек исполосованным следами автомобильных покрышек, уже начавшим зарастать травой и кустарниками дном. В глубоких впадинах поблескивала стоячая вода; другие, помельче, были доверху засыпаны мусором. Местечко было глухое, заброшенное и являло собой картину полного и окончательного запустения, мало-помалу превращаясь в очередную стихийную свалку, коих предостаточно в окрестностях любого города на обширном постсоветском пространстве. Глеб хорошо знал это место. В начале девяностых набравшая силу братва частенько устраивала здесь свои разборки, да и ему самому пару раз, когда сильно поджимало время, случалось наведываться сюда, чтобы в буквальном смысле этого выражения спрятать концы в воду: безобидные с виду стоячие озерца на поверку были способны без проблем сглотнуть хоть большегрузную фуру. Полынин нисколько не преувеличивал, говоря, что, если вытащить на свет Божий все припрятанные здесь трупы, сам черт не разберет, кто тут есть кто и с чьего благословения навеки упокоился в здешней бесплодной земле.
Словом, место было скверное, и, глядя на мусор, обещающий со временем заполнить котлован доверху, Глеб не испытывал грусти: уж лучше стихийная свалка, чем подмосковный филиал киевского Бабьего Яра. И снова брало зло на Полынина, который, судя по всему, решил, что агенту по кличке Слепой тут самое место. Возможно, в чем-то он был прав: как аукнется, так и откликнется, — но Глеб сильно сомневался, что небритый майор настолько лучше него, что имеет право самостоятельно решать подобные вопросы. А если бы и имел, Глебу нет никакого дела до его решений — у него на этот счет имеются свои собственные планы.
Федор Филиппович называл подобные рассуждения словоблудием. В тот самый миг, когда Глеб Сиверов поймал себя на этом неконструктивном занятии, его слуха коснулось одышливое рычание изрядно поношенного мотора. Осторожно приподняв голову, он обернулся на звук и увидел, как к карьеру, тяжело переваливаясь на ухабах и волоча за собой длинный полупрозрачный пылевой шлейф, приближается синий грузовой микроавтобус Горьковского автозавода.
Поскольку свернуть ему было некуда, Глеб снова опустил голову, спрятавшись в высокой, по-весеннему сочной траве, и стал терпеливо ждать. Тарахтение двигателя и скрип рессор приблизились; производимые старым микроавтобусом звуки сделались тише, когда он добрался до спуска в карьер и нырнул в наклонную траншею съезда, стенки которой становились все выше по мере приближения дна, и вскоре Глеб снова увидел синюю «ГАЗель», которая, съехав в котлован, бойко катилась к его дальнему краю.
Эта бойкость наводила на мысль, что водитель едет здесь не впервые и не опасается сюрпризов, которые может таить в себе сырая песчаная почва. Впрочем, гадать об этом не приходилось: в подобные места не приезжают случайно.
Огибая заросшие камышом озерца и забитые мусором впадины, синий микроавтобус прокатился через весь карьер и остановился в десятке метров от крутого песчаного откоса. Глеб снова вооружился биноклем и едва не присвистнул от удивления, когда из кабины на спрессованный ветром, дождями и временем песок почти одновременно выпрыгнули Полынин и его лысый напарник, которого майор называл Лехой.
Глеб действительно был удивлен, увидев эту парочку. Он ожидал их появления, но не думал, что это произойдет так скоро. Убрать генерала Васильева ему предстояло в девятом часу вечера, и добраться сюда из «Кремля» он мог, в самом лучшем случае, к половине десятого, а то и к десяти. Здесь его, скорее всего, должна была ждать засада, которую, разумеется, следовало заранее тщательно подготовить. Заранее, да, но не за полсуток же!
Похоже, Полынин все-таки отдавал должное его профессионализму и догадался, что Слепой захочет проверить, все ли чисто с этим карьером, потому и решил организовать все как можно раньше. Хорошая все-таки вещь — мотоцикл, подумал Глеб, наблюдая за напарниками в бинокль. Без мотоцикла черта с два я бы их опередил, да и спрятать его не в пример легче, чем машину — скатил на травку, повалил, и нет его…
Майор потянулся, разминая суставы, и закурил. Лысый Леха с недовольным видом прошел к задней стенке кузова и открыл распашную дверь. Глеб ожидал, что оттуда горохом посыплются вооруженные автоматами и снайперскими винтовками люди в камуфляже, но коллеги из ФСО снова его удивили: вместо отделения спецназа из цельнометаллического кузова появилась обыкновенная штыковая лопата с потемневшим от долгого употребления, отполированным ладонями землекопов черенком. Лысый Леха воткнул ее в землю и что-то с недовольным видом сказал майору. Полынин ответил, небрежно махнув дымящейся сигаретой в сторону склона; Леха снова что-то сказал, хмурясь пуще прежнего, выдернул лопату из земли и, опираясь на нее, как на посох, с явной неохотой двинулся в указанном направлении.
Чудны дела твои, Господи, подумал Глеб, наблюдая за этими передвижениями. Они что, и впрямь решили мне помочь и явились сюда специально, чтобы загодя, почти за двенадцать часов до запланированной акции, вырыть могилку для покойника, который пока что жив и здоров? Да еще и собственноручно…
В такой альтруизм верилось с трудом, но факты — упрямая вещь, а факт был налицо: выбрав местечко у самого подножия почти отвесной песчаной стены, бритоголовый Леха принялся копать, с силой вонзая лопату в почву и размашисто отбрасывая песок далеко в сторону от будущей ямы. Полынин подошел ближе и что-то ему сказал; лысый землекоп в ответ замахнулся на него лопатой, но, вняв, по всей видимости, дельному совету, перестал расшвыривать песок куда попало и начал ссыпать его в аккуратную кучку на краю ямы. Могилы, мысленно поправил себя Глеб. Именно могилы, потому что два офицера Федеральной службы охраны вряд ли приехали сюда затем, чтобы закопать оставшийся после воскресного пикника мусор или, скажем, на добровольных началах построить тут бесплатный общественный нужник.
Лысый Леха неутомимо махал лопатой, песчаный бруствер вырастал на глазах, и вместе с ним росло изумление Глеба Сиверова. Вскоре напарник майора Полынина зарылся в землю по пояс, потом по грудь, а спустя короткое время Глеб мог видеть только мелькающую над кучей сырого песка, блестящую от пота и уже успевшую основательно обгореть на солнце бритую макушку. Майор снова забрался в кабину, запустил мотор, развернул машину и задним ходом подогнал ее к яме. Бритоголовый Леха выбросил наверх лопату, ловко выбрался сам и, сигналя выставленными перед собой ладонями, помог напарнику подъехать к самому краю.
