Красавица относилась к Владимиру благосклонно, однако проявляла неслыханную и последовательную жестокость, не допуская к телу возбужденного кавалера, рассчитывавшего на легкий успех сексуального блицкрига.
В первый вечер знакомства, состоявшегося в ресторане итальянцев, я подвез парочку к дому аборигенки, получив от братца, напросившегося хлебнуть чайку, указание двигаться домой, куда сам он притопал в растрепанных чувствах через час, и на мой вопрос - как, мол, успехи? - ответил обтекаемо:
– Ну… у нее своя голова на плечах…
Осада крепости, невзирая на провал нахрапистого приступа, продолжилась, и в успешном ее финале я не сомневался, тем более что аборигенка, слабея под Бовиным напором, начала бормотать о своем глубоком уважении к священным узам брачного союза, получая положительную реакцию на такие намеки со стороны претендента на пользование ее великолепно сложенным телом.
С телами, необходимо заметить, Вове неизменно везло. Да и сам он, раздеваясь на пляже, своим мускулистым торсом и двухметровыми размерами по вертикали неизменно привлекал внимание женской массы, начинавшей при его появлении поерзывать на песочке или же заинтересованно высовываться из воды.
Я же, не находя себе достойного места в трудно благоденствующем курортном бизнесе, подумывал об отъезде в Америку: там все было знакомо, понятно, и вероятность найти себя в многообразии заокеанского хаоса, весьма схожего с привычным российским, бесспорно, существовала.
Папаня решительно возжелал остаться на Фуэртевентуре - лучшему, по его мнению, месту на планете. Чистый сухой воздух, редчайшие пасмурные дни, океан, на который он мог любоваться часами, - всем этим он наслаждался восторженно и неустанно, не испытывая ни малейшей ностальгии.
Права нашего владения вторым этажом виллы никто не оспаривал, а каждодневные стычки и дрязги между претендентами по поводу нижней части строения папаню не задевали.
Потребности старика были предельно скромны, а одиночество ему не грозило: очень скоро он стал полноправным членом в общине живущих на острове немецких пенсионеров.
– Дед, кажется, обрел свою стихию, - заметил на это Вова. - Старый фашист, блин! О чем они там трут каждый вечер в своей шарашке? О несостоявшейся расе господ?
Вова, будучи патриотом русского народа, к извечным его врагам относился с ощутимой прохладцей.
Папаня в споры с ним не вступал, но однажды все-таки не стерпел, высказался:
– Чего ты трещишь, балаболка! Немцы и евреи, евреи и русские… Везде не без уродов, вот чего я скажу. И не без приличных людей. А что касается нашего брата, чего его возвышать? То в коммунизм его тянет, то в капитализм… То - просто в романтику. А кончается все как в деревенской драке: увечьями и разором. Дураки кольями машут, воры мошну набивают. Вот тебе и народ-богоносец! А потом - то у него еврей виноват, то немец! Я себя спрашиваю: какая такая причина, что меня, всего Россией пронизанного и пропитанного, в нее сегодня дубиной не загнать?
– И какая?
– А устал я! И от России, и от народа ее, вот какая!
– Ну вообще-то, - отозвался тоном рефери Сергей, - в чем-то Гитлер был прав, когда утверждал, что каждой нации соответствуют определенные черты характера, составляющие суть… Немцы - хорошие механики и воины; чечены - квалифицированные бандиты; русские - идеалисты с уклоном в алкоголизм, по себе знаю…
– Евреи - паразиты, - не преминул добавить Вова.
– В общем, все мы хороши! - подытожил я. - И посему насчет однополярного мира - не получится, как бы кто ни старался. У каждого есть сильная сторона, защищающая слабину…
В один из выходных решили выйти в океан на подводную охоту, двинувшись к знакомой банке.
Здесь, в чистейшей воде окружающего отмель приглубья, имели обыкновение греться на солнышке будущие деликатесы.
Заодно я решил навестить лодку, попробовав снять цейсовскую оптику с перископов.
Исследуя заржавевшие крепления и крутясь вокруг стойки на центропосту, я задел ластом один из снарядов и, обмерев в испуге от нечаянной оплошности, увидел, как, воздевшись над своими замшелыми собратьями, он медленно опускается на их скученный завал.
И тут, забыв о цели погружения, руководимый неясными подозрениями, я, уяснив какую-то неестественную легковесность артиллерийского снаряда, набравшись смелости, взял его в руки.
И понял: держу полую гильзу. Закупоренную и - в чем убедился уже окончательно - со странным отсутствием капсюля.
Я дернул сигнальный конец три раза, оповещая борт о подъеме.
Увидев в моих руках заплесневелый снаряд, друзья-товарищи разродились комментариями, изобилующими ненормативной лексикой.
Мне стоило немалых трудов, хлебая забивавшуюся в рот соленую воду, уговорить принять меня на катер с данным загадочным предметом.
Соскрябав с гильзы зеленовато-серый водяной мох и накипь всевозможных отложений, мы различили утолщение на ее горловине, похожее на завинчивающуюся цилиндрическую крышку с конусообразным притоплением.
Надев плотные резиновые перчатки, Вова поднатужился, пытаясь крышку отвернуть. Я, способствуя его усилиям, соответственно вращал гильзу в обратную сторону.
Довольно быстро мы умаялись, и попытку вскрыть тубус повторили Сергей с Васей.
Прикипевшая резьба неохотно сдвинулась.
Завороженно глядя на постепенно открывающиеся мелкие витки оголенно-свежей, теплой от вращения латуни, мы удалили заглушку.
Я осторожно заглянул в глубину тубуса.
– Что там? - свистящим шепотом вопросил папа.
– Привет с того света… - Я тряхнул гильзу, вытащив из нее запакованный в тонкую вощеную бумагу тряпичный рулон.
Рулон составляли два холста.
Мы осторожно развернули первый.
На нас, сгрудившихся в океане людей, смотрел, улыбаясь из темноты уютного подвальчика, сидевший за уставленным снедью столом краснолицый весельчак в средневековом камзоле, воздевший в приветственном тосте украшенный вязью кубок.
– И вам не болеть, - сказал Вова извлеченному со дна морского весельчаку.
– Вот вам и золото, - резюмировал внезапно осипшим голосом папаня.
Сергей настороженно оглядел пустыню океана. Проронил:
– Ну и сколько же там этих гильз?
– Двенадцать! - ответил я, готовясь к срочному погружению и понимая, что два ящика очутились на центропосту не случайно.
При задраивании поврежденного отсека капитан, наверняка предупрежденный об особой ценности именно этих контейнеров, приказал перенести их в надежное и сухое место.
Позднее, видимо, полюбопытствовав о содержимом ящиков, их вскрыли, но на раскупорку тубусов уже не хватило времени, сил, да и желания, наверное…
Пусть бы в них содержались все сокровища земные - кому они были нужны в стальном склепе затонувшего крейсера?
