– Лука, вставай. – Мамон обернулся и толкнул дремлющего Луку, который спросонок невесть чего себе вообразил и полез за пазуху – ствол достать.
– Это успеется, – успокоил его Мамон. – Ты не кипишуй раньше срока, успеется… Ты вот что – на бабки, бери тачку, дуй бегом ко мне. Возьмешь спортивную сумку, возьмешь в подполе «калаш» – ты знаешь. Снарядишь пару магазинов – хватит. И все это – бегом сюда. Будем дело делать…
…Четыре дня Рудин с командой потратили впустую. Виноваты в этом оказались халатные газетчики, давшие во вторничных выпусках информацию о зверском убийстве Толхаева. А может, это была просто досадная оплошность, опровергнуть которую никто не счел нужным, но факт остается фактом: во всех местных газетах было написано примерно следующее: «…В ночь с воскресенья на понедельник неподалеку от хлебозавода был зверски убит известный предприниматель…» – и так далее. Дело в том, что хлебозавод располагается в непосредственной близости от контейнерной станции «Белогорск-2» и места для поисков там – не мерено. Вот они и искали что придется – как учили, методично, по секторам, прорабатывая каждый дюйм.
Между делом Рудин времени зря не терял – повадился ежевечерне шастать к Алисе. Ночевать, правда, не осмеливался, но часа два-три отнимал, половой разбойник. Алиса, однако, такому неожиданному нарушению своего жизненного регламента не противилась. Наблюдательный Борька по этому поводу высказал матери:
– Ма, а что, Пес наш новый муж?
Алиса сурово выговорила чаду: нельзя взрослого дядю обзывать Псом – некультурно! А Борька, плутовато прищурившись, сообщил:
– А он сказал, что его друзья так называют. А я же ему не враг!
– А ты хочешь, чтобы Пес… черт, ну, этот самый дядя был нашим мужем? – после некоторых размышлений поинтересовалась Алиса.
– Да, – однозначно ответил Борька. – Он здоровый и смелый. Он… он какой-то такой… ну, надежный, что ли… А еще сказал, что за нас с тобой любого загрызет насмерть. И знаешь – я ему верю. Мне кажется, он не шутил…
В один из визитов Рудин притащил с собой Ингрид – хотел познакомить с Алисиными ризеншнауцерами. Псы вели себя хорошо – появление особи противоположного пола в квартире восприняли вполне благосклонно и даже устроили по этому поводу изрядный оживляж. Но в процессе ознакомления с апартаментами Ингрид неожиданно проявила элемент неоправданного беспокойства: отворив мордой дверь кладовки, встопорщилась и, злобно зарычав на какую-то тряпицу, попятилась. Добравшись до Рудина, прижалась к его ногам и долго не могла успокоиться.
– У тебя там что – волчья шкура? – удивился Рудин.
– Да ничего там нет такого, – растерянно пожала плечами Алиса. – Там халат висит – его Ли надевает, когда приходит.
– Очень, очень странно, – пробормотал Рудин, почесывая за ушами у своей четвероногой подружки. – Эта большая зверюга никогда в жизни ничего не боялась. Она готова с тигром сразиться, если я скажу. Странно…
В воскресенье вечером, просматривая в егерской усадьбе местную телепрограмму, наши приятели с удивлением услышали весьма «своевременные» извинялки главного редактора «Белогорского вестника», который сообщил, что вышла маленькая ошибочка. Дескать, зверски убили господина Толхаева вовсе не вблизи хлебозавода, а у пустыря за хлебопекарней. А это две большие разницы, так что…
– Ах вы, фимозы недоделанные! – скривив лицо, крикнул Рудин на всю усадьбу – егерь Василий чуть со стула не упал.
– «Ошибочка», мать вашу! Нет, парни – вы посмотрите, что творят! Совсем от рук отбились, уроды…
В понедельник с утра выдвинулись к этой хлебопекарне. Данное учреждение не имело никакого отношения к хлебозаводу, носило частный характер – о чем свидетельствовала табличка при входе: «АОЗТ «Белогорхлеб» – и располагалось совсем в другом конце города.
Потратив около трех часов на поиски, Рудин решил пройтись с Ингрид вдоль трассы по направлению к выезду из города. И через десять минут получил результат. Они двигались челноком в двадцатиметровой полосе – метрах в шести за кюветом Ингрид обнаружила свернутые в комок тонкие нитяные перчатки, выброшенные из автомобиля, движущегося по трассе.
Опытная следопытка вновь преподнесла сюрприз: обнаружив комок, она фыркнула, принюхалась – запах был неясный, давний – и вдруг, прижав уши, зарычала, резко попятилась, прячась за Рудина.
– Старческие маразмы, что ли? – недовольно пробормотал Сергей, разворачивая перчатки и рассматривая их на свет. – Нет, тут не то… Однако если бы… – он не закончил высказывание – поразился мысли, неожиданно пришедшей в голову.
Если бы Ингрид сначала занюхала перчатки, а уже потом халат Ли, висевший в кладовке, можно было бы предположить… Нет, к черту такие предположения! Этак можно до самой невероятной бредятины допредполагаться…
– Чего нашел? – поинтересовался догнавший Рудина Масло, без особого любопытства рассматривая перчатки, чувствовалось, что ему не терпится сказать нечто важное.
– Да так… – Рудин спрятал перчатки в карман и медленно побрел дальше – не давало покоя навязчивое состояние.
– А ты чего такой взбудораженный? – подошел Соловей. – Опять сгенерировал очередную бредовую идею?
– Я вспомнил, где эту бабу видел, – небрежным тоном сообщил Масло, спрятав глаза, чтобы не выдать буйного торжества. – Ну, ту, что на кладбище… Это мать некоего Бухакова. Мы с ним одно время учились в одной школе – он в параллельном был. Потом его перевели – он избил преподавателя физры, прикинь, тогда он учился в седьмом классе. Ну, собрание было – я запомнил, его мамашу приглашали. Характерное лицо такое…
– И что? – подзадорил Соловей.
– Ничего, – невозмутимо хлопнул ресницами Масло. – Потом он вырос и пошел в бандиты…
– Это ты о ком? – врубился наконец Рудин.
– Об улюмовском «быке», – понизив голос, сообщил Масло. – Том самом, которого ты завалил в промзоне. Не того, что в яму скинул, – того Болт погоняло было. А того, что застрелил у джипа. Ты, может, не помнишь… в общем, погоняло у него – Буханка, по фамилии. Это его мать приезжала на кладбище. Интересно – каким боком она к Толхаеву?
– Я прекрасно помню этого Буханку… – начал было Рудин и осекся. Друзья переглянулись. Глаза Масла светились сумасшедшим огнем бредовой идеи, которую его соратники с пол-оборота воспринять ну никак не могли – больно уж заковыристо получалось.
После минуты томительных рассуждений Рудин решительно рубанул:
– Ну его в задницу – этак можно и свихнуться от напруги. Едем – надо убедиться…
На кладбище было пустынно. Добравшись до элитарного сектора, в котором был похоронен Толхаев, наши парни наткнулись на двух престарелых кладбищенских рабочих, прокапывавших канавку вдоль забора.
– Слышь, деды, одолжите лопаты на полчаса, – попросил Рудин, протягивая пятьдесят рублей. – Нам могилку надо немного подправить…
Деды переглянулись, один из них – сухощавый сморщенный зубастик (во рту один зуб – натуральный вурдалак!), – толкнув второго в бок, непонятно произнес:
