Я флиртую с ним, пока он весь не покраснел.
– Нет, нет, все в порядке, – говорит он, но когда берет меня за руку, то краснеет еще сильнее. Его темные ресницы опускаются ниже, над вдруг загоревшимся огнем в глазах.
И, разумеется, я не могу всем этим не воспользоваться. Я не осознавала, что он был таким… таким. Таким замкнутым и сдержанным, вплоть до того, что возбуждается от таких непримечательных непристойных разговоров или невинных попыток вырваться из его огромных крепких рук.
Чего я не делаю, просто подойдя к нему. Я просто… немного намекаю на то, что я могла бы сделать, если ему это правда интересно.
– Значит, ты хочешь, чтобы я осталась здесь, с тобой? – спрашиваю я, хотя он удивляет меня еще больше, когда издает какой-то звук в ответ. Даже и не звук, потому что это было нечто куда более невнятное.
Это почти стон, и, клянусь, он отозвался в моем теле. Не могу сказать даже, чтобы он отозвался внизу живота, потому что почувствовала, что он достиг иного места. Я чувствовала, как у меня сжимается влагалище; клитор набухает от каких-то мне самой неведомых фантазий об этой трехнедельной поездке.
Я думала, что большую часть времени буду искать что-нибудь побольше и потяжелее, чем можно будет его ударить. А не об этом. Не об этом. Думаю, мы сейчас поцелуемся. Честно говоря, я думаю, что мы пойдем даже дальше. Он наклоняется, и я поднимаю к нему лицо. Хотя разум настаивает, чтобы я держала руки при себе, но я не хочу.
Я хочу сделать больше, чем осмеливалась раньше. Я хочу, чтобы он стонал, только для меня, и хочу заставить его еще сильнее краснеть, и думаю, он был бы не против.
Если бы Джеймс вдруг не появился на террасе.
Разумеется, он сразу заметил, что чему-то помешал. Он собирался рассмеяться, но улыбка застыла на его губах, на секунду он стал похож на огромного истукана, вторгшегося совершенно не вовремя, непонятно почему покрытого чем-то напоминающим муку и готового поделиться с нами рассказом о том, что только что натворила Люси.
Но вместо этого он просто стоит. Я смотрю на него через плечо, хотя почувствовала, как ладонь Арти соскользнула с моей руки.
И, разумеется, когда я повернулась, Арти уже не смотрел на меня. Он не покрасневший, не горячий, ничего из того, что было прежде.
Он просто уставился куда-то вдаль, на деревья.
Глава 3
Клянусь, к его двери меня привело не нелепое тепло, разливающееся по моему животу. Я здесь, потому что сейчас два часа ночи, а мне не спится, и, безусловно, лучший способ решить эту проблему – это разбудить его среди ночи. То есть, конечно, он от такого не взбесится, а если взбесится, то что ж… мы можем просто вернуться к тому, как было раньше: умеренная ненависть и напряженное молчание. Звучит отлично.
– Арти? – говорю я и… чувствую себя идиоткой.
Он же, вероятно, спит. Он не услышит мой дурацкий стук в его дверь в два часа ночи, и, безусловно, не услышит, как я еле слышно зову его по имени.
Однажды я видела, как он не проснулся даже когда Джеймс прыгал на нем. Серьезно: он лежал на матрасе, Джеймс прыгнул на него, а он дальше спал. Поэтому меня втройне удивило, когда из-за двери раздалось:
– Угу, да? Да?
То есть его слова меня тоже удивляют, помимо легкого шока. Потому что особенность Арти в том, что он никогда ничего не бормочет. Он никогда не говорит угу и никогда не повторяется без надобности.
Но, знаете, возможно, это оттого, что он только что проснулся.
– Я просто хотела, хм… – начала я, хоть это и звучит глупо.
А теперь что я должна сказать? Давай поболтаем?.. убедиться, что у тебя все в порядке.
Тишина. Разумеется, он молчит. Я только что сказала самую большую в мире глупость самому умному в мире человеку. Потому что, хоть между нами и пробежала искра и мы могли бы стать ближе, он остается собой – чрезвычайно умным.
Даже если сейчас он таким не кажется.
– А, хорошо. В порядке, в порядке…
Кажется, пауза длится вечно. Она затягивается настолько, что я уже собираюсь вернуться в постель, полагая, что он снова заснул.
– Я… сделал что-то, отчего ты решила, что я не в порядке?
Я думаю о горячей воде, его эрекции, о том, как он смотрел на меня до появления Джеймса, но, кажется, он спрашивает не об этом. По-моему, он имеет в виду настоящий момент.
И я в этом убеждаюсь, когда он снова забормотал.
– Я тебя разбудил?
Хотя я все еще не понимаю, о чем он. Как он мог бы меня разбудить? Стены его комнаты три фута толщиной. Если только он не пробрался незаметно для меня в мою комнату и не ударил в гонг, которого у него не было, ему абсолютно не о чем беспокоиться.
– Нет, – я намеренно умолкла. – Мне просто не спалось.
Затем долгая пауза, после которой казалось, что он встал с кровати и зашаркал по комнате. Конечно, я не могу быть уверена на этот счет, возможно, это просто ветки деревьев стучат в окно, а я, как городская девчонка, не распознаю этот шум. Но это побуждает меня сказать еще что-то. Может, снова спросить, все ли у него в порядке…
Мы могли бы поговорить о погоде, раз он так нервничает от других тем.
– Я просто подумала… – Но эта попытка была такой же провальной, как и все остальные, к которым я прибегала. То есть, вполне очевидно, что я выпрашиваю приглашения войти в комнату. Нужно быть идиотом, чтобы этого не понять, потому что я начинаю с бессмысленных фраз и говорю с дверью.
Но у него, кажется, снова уходит целый год на то, чтобы ответить. А когда это наконец случилось, то прозвучало совсем не гостеприимно.
– О чем ты подумала? – спрашивает он, будто не может допустить, чтобы предложение осталось незаконченным, – ему нужно, чтобы все было сказано ясно, четко и законченно, а не так, как я говорю.
Проблема в том, что я не знаю, что ему сказать. Я не привыкла чего-то так долго ждать. Раньше я бы уже плюнула на это и списала бы все на джакузи, но, вспоминая его тело, неожиданно возникшие эмоции на лице и то, как он почти – почти! – меня поцеловал, я стала настойчивее.
– Может, я войду и мы поговорим?
Даже через дверь я слышала его сомнения. Не просто сомнения – я почти слышала, как он собирается ответить нет, но в конце концов он оказывается менее категоричен. По-моему, он и правда старается больше не быть подонком, и я признаю, что это непросто, когда какая-то чокнутая пытается заставить тебя заглянуть в лицо собственным чувствам, от которых тебе становится не по себе.
– Может, лучше утром? – спрашивает он, и клянусь, я уже почти согласилась… правда… не хочу давить на него, склоняя к тому, к чему он не готов, и, честное слово, я движима исключительно любопытством.
Думаю, он чем-то там занимается. Чем-то… что мне хочется увидеть. И он уступит, потому что в следующую секунду после недолгих уговоров, он, кажется, передумал.
