– То есть ты говоришь, что я не должна мастурбировать? Ужасно, что я этим занимаюсь, – говорю я, явно с юмором… поэтому удивительно, что он так громогласно протестует.
– Что? Нет-нет, я не говорю…
– Что-то не так с мастурбацией? Мне это вредно, и я от нее могу ослепнуть?
– Боже, нет, Мэллори, я бы никогда… – он умолкает на середине фразы… делает над собой усилие, смотрит на меня. – Ты меня дразнишь, разве нет?
Я ставлю большой палец на расстоянии дюйма от указательного:
– Чуть-чуть.
– Думаю, сейчас со мной это несложно, – говорит он.
А потом происходит что-то непонятное. Это странное чувство начинает стучать в моей груди, теплое, давящее и полное вины. Он открывает мне все свои новые и искренние переживания, а я что делаю?
Дразню его за это.
– Да, но этот парень нравится мне куда больше, – говорю я и сразу делаю глубокий вдох.
Я знаю, что собираюсь сказать, и это, черт возьми, пугает.
– Я бы хотела сходить с ним на свидание.
Однако он не заставляет меня об этом пожалеть. Просто спрашивает правда? Словно это абсолютно невозможно, чтобы я захотела сесть с ним за стол и заказать обед для двоих.
– Да, правда, – говорю я и беру его за руку свободной рукой – как жест поддержки, наверное, милый, теплый и дружелюбный.
А поцелуй, который он мне дарит… он тоже милый, теплый и дружелюбный. Он просто наклоняется ко мне, прижимает свои губы к моим, так целомудренно, не открывая рот, похоже на то, как нас целуют бабушки. Одна рука лежит на моем лице, его огромное тело просто вежливо нависло надо мной.
Дальше, не знаю, как это все получилось. Не понимаю, что происходит. Сначала мы держимся за руки и разговариваем о свиданиях, а в следующую секунду мои руки уже по локоть в его великолепных волосах, а мой язык – у него во рту, но, клянусь, я понятия не имею, как он там оказался.
И так же не знаю, в какой момент одеяло… сползло с меня. Знаю только, что сползло, потому что я совсем голая, вся моя кожа чувствует холодный воздух, и думаю… думаю, он хочет поцеловать что-то, помимо моих губ.
Может, мою грудь, которая кажется такой напряженной, и такой чувствительной и ооооох, особенно так, когда он проводит мягкими губами по твердому соску. И не могу сказать, что это вышло случайно, поскольку, перестав целовать одну маленькую напряженную точку, он переходит ко второй.
А потом он лижет их.
Я не могу даже притворяться сдержанной, спокойной и переживающей о его чувствах после такого. Он словно нажимает на кнопку, посылающую электронный заряд прямо в мой клитор, и хоть моя голова все еще полна милых мыслей о держании за руки, мое тело готово и ждет оргазма, которого еще не испытывало.
Так что я просто иду вперед и говорю то, что он больше всего хочет от меня услышать.
– Да, лижи меня так. Именно так, – боже, я вся мокрая.
Потому что… вообще-то… так и есть. И если мои слова его цепляют, то тут уж я ничего не могу поделать. Я и не хочу ничего делать. Я хочу его возбуждения и безумия, потому что таким он тоже меня возбуждает.
Возбуждает настолько, что, безусловно, может это услышать, когда я снова начинаю ласкать свой клитор. Он даже немного приподнимается, словно собирается заглянуть мне между ног, но потом не может оторваться. Он бросает на меня вопросительный взгляд с глубокой морщинкой над носом. Бросает несколько неловких слов, которые кажутся бессмысленными.
– Ох, ты… ты хочешь просто… – пытается он, и – как мило с моей стороны! – я прекрасно его понимаю.
Я никогда не читала мысли Арти, но это едва ли сложно, сейчас он спрашивает, хочу ли я остаться одна.
Чего мне не хотелось.
– Мне просто нужно кончить, – говорю я, потому что это правда.
Я уже ощущаю почти физическую боль, и уже не могу даже трогать клитор. Приходится гладить кожу вокруг него, так что удовольствие немного притуплено в отличие от огромного, жадного чувства, которое собирается захватить меня.
Но его поступки говорят о том, что он мне не верит. Он реагирует так, словно я сказала какую-то невообразимую пошлость. Он закатывает глаза, подается ко мне всем телом… на секунду мне кажется, что он сейчас стянет свои спортивные штаны и трахнет меня, что не помогает в моем положении.
Мне не хватает совсем немного, и я сообщаю ему об этом, по-моему, вполне очевидно, что у меня были скрытые мотивы сказать ооох, я кончу прямо себе на руку. Они имеют почти тот же эффект, что и те, только на этот раз ему есть что сказать в ответ.
– Разреши мне, – говорит он, что не значит практически ничего, то есть… что именно я должна ему разрешить?
Он никогда не говорит о таких вещах четко. Никогда не говорит ясно, и хотя это меня заводит, я бы все-таки хотела.
– Разреши мне опуститься к твоей промежности.
Боже, думаю, я тихо засмеялась, когда он наконец это сказал. Совсем не от злости – скорее от шока. Разумеется, он рванул от меня, как только я издала этот дурацкий звук, но ничего-ничего.
Через секунду я издала другой, вместе со словами, которые ему, очевидно, очень понравились.
– Малыш, скажи это еще раз. Ради меня.
Он трогательно мне улыбается, это волнует меня не меньше, чем его слова.
– Думаю, это был мой предел, – отвечает он, но я знаю, что он врет, он врет: это скрыто в нем, и теперь я это знаю, и все, что от меня требуется – это просто…
– Пожалуйста. Пожалуйста. Я уже так близко… меня так заводит, когда ты говоришь непристойности.
Я замечаю, что его дыхание становится тяжелее после слова непристойности. Но все-таки кое-что он для меня подбирает.
– Я хочу… лизать тебя там.
– Где? – спрашиваю я, поскольку нерешительных намеков недостаточно – я хочу подробностей, красивых, восхитительных подробностей.
– Между ног.
– Ты хочешь поцеловать внутреннюю сторону бедер?
Он трясет головой, но это скорее походит на знак тяжелой внутренней борьбы, чем на малый жест.
– Нет, ты знаешь, чего я хочу.
Не знаю. И если ты мне в скором времени не скажешь, твои желания останутся неудовлетворенными. Думаю, у меня еще секунд 30.
Он смотрит мне в промежность, поэтому я устраиваю ему интересное шоу. Большой палец – на клиторе, два других раздвигают мои невероятно блестящие половые губы. Все готово для него, надеюсь, это сработает.
Конечно, на самом деле я этого и не жду. Меня поразило – почти тряхнуло! – когда у него довольно резко стали вырываться слова, такие неловкие, отчаянные и, о боже, такие возбуждающие.
– Я просто хочу вылизать твой клитор, – говорит он и не останавливается на этом.
