«Как ни велико мое огорчение, но я отказался от удовольствия лично принимать вас под родным мне кровом. Напротив, я устроил все так, чтобы любой мог видеть меня в это время в Сен-Жермене, дабы сплетники не получили никакой пищи и не оскорбили то жестокое горе, какое вас постигло. Позже вы, возможно, окажете мне милость и разрешите приехать к вам с визитом. Поверьте мне, госпожа герцогиня, что я ваш вечный, пылкий, но послушный и терпеливый поклонник…»
– Стало быть, мы остановимся в Немуре, – сказала Изабель офицеру. – Господин герцог распорядился, чтобы нас там приняли. Если только вы и ваши люди не слишком устали.
– Они выдерживали походы и потяжелее. А герцог славится своим гостеприимством, – отозвался офицер, не скрывая удовлетворения.
Репутация герцога подтвердилась. Прием, который им оказали, был выше всяческих похвал. Обеих женщин ждали удобные покои. Их убранство могло бы показаться слишком строгим, если бы не множество свечей, не пылающий камин, благодаря которым комнаты сразу стали светлыми, теплыми и приветливыми. Ужин был без затей, но необычайно вкусен. А уж за мягкость постелей путешественницы были в особенности благодарны после целого дня тряски в карете, хоть и снабженной рессорами.
– Вот человек, который умеет жить, – одобрительно сказала Агата на следующее утро. – И я бы охотно прибавила, который умеет…
– Вы больше ничего не прибавите! Молитесь, чтобы в Шатильоне нас ожидало что-нибудь, хоть отдаленно похожее. Но я в этом сомневаюсь, – вздохнула Изабель. Заняв свое место в карете, она передала через господина де Луарана щедрую благодарность слугам, которые их принимали.
Городок Шатильон-сюр-Луэн был хоть и мал, но весьма живописен. Солнце, еще по-весеннему робкое, совершило немалое усилие, пробыв на небе целый день, и теперь клонилось к закату. Его прощальные лучи освещали длинную улицу, вытянувшуюся вдоль берега реки, старинные, двухвековой давности, дома и церковь, которую сейчас подновляли, и на вершине холма массивный донжон мощного горделивого средневекового замка. Задумал его и начал строить прославленный адмирал де Колиньи, однако кровавая Варфоломеевская ночь помешала ему завершить задуманное. Но и то, что было построено замечательным архитектором Жаном Гужоном, занимало немалое пространство и выглядело достаточно внушительно, так что новая хозяйка могла гордиться своим владением.
Однако парк – если можно предположить, что когда-то эти дебри были парком, – совершенно одичал, а между плитами прорастала трава. Когда всадники и карета добрались до крепостных стен замка, что возвышались над городком, то ворота оказались запертыми, а возле них стояли, выстроившись в ряд, четверо слуг в истертых ливреях. Человек лет пятидесяти, седой, подстриженный в скобку, с приятным, но печальным лицом, приблизился к карете и низко поклонился герцогине.
– Господи! – жалобно воскликнула Изабель. – Неужели это вся моя челядь?
Мужчина представился:
– Меня зовут Бертен, и я имею честь быть мажордомом госпожи герцогини. И в качестве мажордома прошу ее милостиво позволить вот этим ее слугам, которые знали молодых господ с самого их рождения, выразить ей их общую скорбь.
– Благодарю вас, Бертен, и благодарю всех остальных, – проговорила Изабель, растроганная искренним горем, которое читалось на обращенных к ней лицах. – Но скажите мне, как случилось, что в замке осталось так мало слуг?
Старый мажордом, явно смущенный, опустил голову.
– Прежде чем отойти в царство Божие, госпожа вдовствующая герцогиня прогнала всех. Остались только самые старые – те, кому некуда было деваться… – словно нехотя наконец проговорил он.
– Почему она это сделала? Говорите прямо, без опаски. Отныне я здесь хозяйка и хочу знать все!
– Дело в том… в том…
Господин де Луаран, потеряв терпение, соскочил с лошади и подошел к старому мажордому.
– Говори быстрей, не тяни, милейший! Я господин де Луаран, и мне поручено Ее Величеством королевой проследить, чтобы госпожа герцогиня де Шатильон, вдова вашего последнего герцога, прожила свои траурные дни в мире и спокойствии! Не повиноваться мне – значит вызвать на себя гнев Ее Величества! И я не потреплю…
Тон офицера стал угрожающим, и Изабель поспешила вмешаться:
– Оставьте его, капитан. Я, кажется, поняла, в чем тут дело.
Она откинула вдовью накидку из черного крепа и вуаль, чтобы слуги могли увидеть ее лицо, и сказала:
– Ваша покойная госпожа не могла мне простить, что мы с ее сыном обвенчаны по католическому обряду, так как не я, а он отказался от своей веры. А когда ее сына не стало – я хорошо понимаю ее горе! – она окончательно вычеркнула меня из своей жизни и постаралась разорить родовое гнездо, чтобы никто не мог здесь поселиться. Единственное, что ее извиняет, – так это то, что она не знала, что я ношу под сердцем ребенка ее сына и собираюсь растить его здесь, в доме его отца и дедов, в соответствии с его высоким титулом. Поэтому…
Продолжить свою речь она не смогла. Восторженный вскрик прервал ее. Казалось, что призрачные тени ожили и вновь стали людьми. Как торопливо стали они открывать ворота, как поспешно зажгли в прихожей свечи, потому что уже спустились сумерки!
– Вот, значит, какой нам приготовили прием, – вздохнула Агата, предложив руку Изабель и поддерживая ее, потому что госпожа была очень бледна и явно устала. – Обопритесь на меня. Интересно, найдется здесь хоть что-нибудь, чем можно подкрепиться? И нам, и нашим сопровождающим. У них, я думаю, после целого дня скачки на лошадях разыгрался аппетит.
Не откладывая дела в долгий ящик, Агата задала этот самый вопрос пожилой женщине, с ног до головы одетой в черное, которая встретила их на пороге и, поклонившись чуть ли не до земли, назвалась Жанной Бертен, женой мажордома. Лицо у нее сияло от радости, а в глазах стояли слезы.
– Госпоже герцогине не о чем беспокоиться! У нас в замке достаточно всяких припасов, есть вино в погребах, и неподалеку ферма!
– Повезло нам, что ваша вдовствующая герцогиня не приказала вам уничтожить все припасы, следуя тактике сожженной земли, – насмешливо произнесла Агата.
– Уничтожить пищу – значит оскорбить Господа, она бы никогда не пошла на святотатство… Да и у людей не поднялась бы рука… Наша прежняя хозяйка ушла бы в мир иной куда более спокойной, если бы знала, что родится наследник! Господи! Господи! Какое же это счастье!
Изабель улыбнулась этой женщине, чья искренняя радость смягчила ее первое, далеко не радостное впечатление.
– Спасибо вам за встречу, – произнесла она и почувствовала, что на нее навалилась неодолимая усталость. – Но сейчас я хотела бы отдохнуть с дороги. Я…
Силы оставили ее, и она упала бы на каменные плиты, если бы обеспокоенный Бастий не подхватил ее.
– Надеюсь, здесь найдется хоть одна приличная кровать?! – прорычал он, направляясь к лестнице, которую сумел разглядеть в потемках. – Два дня тряски по скверной дороге для женщины в ее положении – это вам не шутки! А потом еще ее принимают неподобающим образом! Марш кто-нибудь вперед, показывайте дорогу! И принесите горячего молока или что там у вас есть! Она вся заледенела!
