— Не стоит меня благодарить, в конце концов, я выполняю одно из условий нашего договора.
Счастье, переполнявшее сердце Фионы, сразу исчезло.
— Да, конечно, — сухо ответила она и отвернулась. Несмотря на то что в его словах не скрывалось ничего грубого или обидного — в сущности, ведь это была правда, — они больно задели ее.
Да, у них соглашение. Соглашение, основанное на твердо оговоренных условиях. Гэвин согласился сделать из ее сына рыцаря, а она в награду за его труды спала вместе с ним.
Все правильно. Именно так, а не иначе.
Замечание Гэвина отрезвило Фиону, ей стало горько. Какая же она наивная и глупая — размечталась бог знает о чем!
По изменившемуся от страдания лицу Фионы Гэвин сразу все понял. Он выругался про себя: разве можно быть таким невоздержанным на язык. Нет, сегодня у него явно неудачный день. Сначала оплошать на тренировочном поле, а затем так глупо, не подумав, брякнуть ей прямо в лицо. Ну как же это могло сорваться у него с языка?!
Гэвин протянул к ней здоровую руку, но она оттолкнула ее. Несмотря на это, он схватил Фиону и привлек ее к себе.
— Черт меня подери за мой глупый язык, — примиряющим тоном сказал он. — Прости, нас связывает нечто большее, чем этот чертов договор. И мы оба знаем об этом.
— Ничто большее нас не связывает, милорд.
В ее словах было столько горечи, что у него сердце сжалось от сострадания и от чувства вины перед ней. Умом Гэвин понимал: он ничем не виноват перед ней, в конце концов, не он же заставил ее занять то положение в замке, которое она занимала. Она сама захотела стать его любовницей!
Однако нельзя было отрицать, что их отношения продвинулись вперед намного дальше, чем обуславливало соглашение. Между ними возникла более глубокая, более искренняя и теплая связь, в отличие от той плотской, которая предполагалась изначально. Гэвин признавал ее наличие, ее было бессмысленно отрицать или игнорировать. Связь, несомненно, существовала, и делать вид, будто их связывает одна лишь постель, было бы глупо и даже оскорбительно для них обоих.
— Боюсь, наши отношения зашли намного дальше, чем можно было предположить, — мягко заметил Гэвин.
Фиона моргнула несколько раз, чтобы прогнать навернувшиеся слезы. Тяжело вздохнув, она спросила:
— И что же нам делать?
Гэвин поднес ее руку к губам, поцеловал и, посмотрев в лицо, ответил:
— Наслаждаться каждой минутой, проведенной вместе.
Все последующие дни прошли под этим девизом — в плотских радостях и душевном покое. По ночам они спали вместе, и плотская любовь доставляла им обоим огромное наслаждение. Иногда это проходило быстро — Гэвин, словно изголодавший зверь, удовлетворял свою страсть, — а в другой раз все проходило медленно, нежно, но конец был взрывным и жарким.
Они оба с откровенным любопытством исследовали друг друга, свои возможности, стремились доставить друг другу как можно больше удовольствия. Ненасытность — вот то слово, которое лучше всего характеризовало Гэвина. Даже во время сна, когда они лежали рядом, он не мог удержаться от того, чтобы не коснуться ее, не погладить по нежной коже или волосам. Лежавшая рядом с ним Фиона, обнаженная и соблазнительная, пробуждала в нем желание, которому невозможно было противиться.
После того как его страсть была удовлетворена, другим величайшим наслаждением для Гэвина было держать Фиону в своих объятиях, наслаждаясь ее теплом и нежностью. В такие минуты, когда на дворе стояла глубокая черная ночь, они охотно делились воспоминаниями, детскими впечатлениями и тайнами, несбывшимися надеждами и мечтами.
Порой Гэвин в шутливой форме рассказывал о своих детских похождениях и шалостях, нарочно доводя их до таких неправдоподобных размеров, что Фиона весело смеялась. В свою очередь, она делилась и смешным, и грустным, и самым сокровенным. Так она поведала о том, как рано умерла ее мать во время родов.
Такая откровенность, уходившая корнями в далекое детство, связывала их еще крепче. Впрочем, они беседовали также и о многом другом — о политической ситуации в Англии и о достоинствах французских вин, о королевской тирании и о жарком из оленины.
Только об одном они избегали говорить. Об их будущем. Договорившись жить настоящим, они обходили запретную тему молчанием. Да и что могло ждать их обоих в будущем? У каждого из них была своя дорога в жизни, наверное, поэтому они с такой жадностью, с таким восторгом упивались выпавшим на их долю мимолетным счастьем. Судьба подарила им любовь, настоящую, безграничную, всеохватывающую, такую, какую редко встретишь в жизни. Загадывать вперед означало подвергать любовь риску и сомнению, поэтому ни Гэвин, ни Фиона не хотели рисковать и омрачать настоящее тревожными и бесплодными мыслями о будущем.
Тем не менее все эти размышления вызывали у Гэвина все большую озабоченность. Раньше он никогда не допускал так близко в свой внутренний мир ни одну женщину.
Его влечение к Фионе, его зависимость от нее постоянно возрастали. Его тянуло к ней, сколько бы раз Гэвин ни занимался с ней любовью, он жаждал обладать ею снова и снова. Это неутолимая страсть настораживала и пугала. Порой его одолевали мучительные сомнения: сможет ли он, если это понадобится, разорвать незримые узы, так крепко связавшие его с Фионой.
Впрочем, когда к нему в голову приходили те или другие мрачные мысли, Гэвин после недолгих раздумий встряхивал головой и прогонял их прочь. Он был счастливым человеком, настолько счастливым, что сам не верил выпавшему на его долю счастью. Он больше не был одинок, и Фиона тоже больше не была одинока, они обрели друг друга.
Понимая, насколько кратковременно их благополучие, он с тревогой смотрел в будущее, не ожидая от него ничего хорошего для них обоих.
Издав воинственный крик, Эйдан нанес быстрый удар мечом. Гэвин успел закрыться щитом в самый последний момент, едва избежав удара в живот.
— Ты рассеян. Соберись, — раздраженно крикнул Дункан, внимательно следивший за тренировочным боем. — Сперва тебя ранил молокосос-оруженосец, а теперь Эйдан одним ударом чуть не пробил тебе брюхо. Может, лучше сегодня тебе больше не упражняться с мечом?
Пропустив мимо ушей слова Дункана, Гэвин вскинул щит и взмахнул мечом. Эйдан тут же нанес удар. Мечи скрестились, схватка становилась все более напряженной. В какой-то миг Гэвин нанес рубящий удар, целясь в противника, но его меч рассек лишь пустой воздух, и тогда Гэвин понял, что Дункан прав — он на самом деле слишком невнимателен.
Это никуда не годилось. Тяжело дыша, он взмахнул вверх рукой, показывая, что прекращает схватку. В тот же миг Эйдан опустил меч и вопросительно взглянул на Гэвина.
— Может быть, ты голоден? — спросил Дункан. — Сегодня утром в зале я не видел тебя за столом. Глупо сражаться боевым мечом на голодный желудок.
— Скорее всего тут другая причина. — Эйдан хитро прищурился. — Граф не выспался сегодня ночью, и я догадываюсь, в чем тут дело.
