— Они нужны мне, смертный.
— Зачем?
На этот раз Изекиль надолго задумался с ответом, вперившись в человека немигающим взглядом. И наконец решился:
— Я открою тебе великую тайну, смертный. Тайну, о которой знают только избранные и из которой лишь я смог извлечь пользу. Ты должен знать, что все страны, все государства, империи, королевства, республики — все они подобны людям. У них есть своя печень, которая избавляет их тело от всякой заразы с помощью палача и эшафота, есть свой желудок, который переваривает любую добычу или пищу в золотые мешки ростовщиков, амбары торговцев, подвалы ремесленников. Есть свой жирок на голодные дни за толстыми стенами королевской казны. У них есть сердце. Правда, не у всех. Те королевства, у кого есть сердца, живут долго, очень долго и становятся сильными, могучими державами. Такими сердцами был Карфаген, Вавилон, Булгар. И когда враг поражал эти сердца, страны умирали навеки. Сердца умеют стареть. Постарел Рим — и сгинула непобедимая империя. Стареет Византия — и вскоре исчезнет и эта могучая страна. Стареет Киев. Государства умеют рождаться, и если у них есть сердце, они могут жить долго. Таково королевство франков, у которых забилось сердце в Паризии,
[26]
таково королевство норманнов, возродившееся вокруг Лондиниума.
[27]
Если у новой страны не нашлось сердца, то она обречена и скоро умрет, бесследно растворившись в веках. Сердце так и не забилось ни в Ганзейском союзе, ни в Священной Римской империи.
[28]
И в твоей стране нет этого сердца, смертный. Поэтому она обречена. Она или рассыплется на племена, либо станет частью более сильного соседа. Впрочем, это неважно. Страны рождаются, стареют и умирают. Но только одна держава вот уже тридцать веков не желает исчезать с лица земли. Ты знаешь, почему? Потому что у страны славян есть два сердца. Одно появляется где-то там, на юге, а второе постоянно бьется здесь, у Невской губы. Я чувствую льющуюся из него силу на самых дальних краях обитаемого мира, я вижу, как оно питает наложившее на него свою лапу племя. Но русские дики и невежественны, стурман. Они даже не подозревают, каким сокровищем овладели по недомыслию Создателя. И сейчас, когда Киев, их нынешнее сердце, дряхлеет с каждым годом — настала пора отобрать у них этот дар. Слушай меня внимательно, Биргер, сын Магнуса Миннешельда. Тот, кто будет владеть островами Невы, станет самым могущественным из всех правителей обитаемого мира. Сердце, что скрыто там, вечно — а потому и основанная им империя окажется вечной, пока существует небо, море и солнце. Твои дети станут править вечно, смертный, им покорятся все племена и народы, а несчастная Русь сгинет во тьме веков, едва рассыплются от ветхости стены дряхлого Киева.
— Я стану величайшим из королей? — пока еще с сомнением уточнил стурман.
— Да, смертный, — кивнул Изекиль, — ты станешь величайшим из всех.
— Если правителем стану я, — вкрадчиво поинтересовался Биргер, — то зачем все это нужно тебе?
— Ты назначишь меня своим главным епископом, жрецом, волхвом или кем-то еще, какая вера тебе понравится больше, — сообщил кардинал. — Я хочу обитать в алтаре, поставленном прямо над сердцем твоей будущей империи, хочу, чтобы только через меня шли его силы и чтобы только через меня посылали молитвы своим богам все подданные твоей страны. Мне — души, тебе — слава, злато и власть. Такое разделение добычи тебя устроит, смертный?
— Значит, ты все-таки пришел за душами, монах… — сделал вывод стурман.
— Да, я пришел за душами, — не стал отпираться Изекиль. — Так ты согласен покорить для нас эти земли?
Биргер медлил, продолжая сомневаться в услышанном. Вот так просто получить власть над Швецией? Да что там Швеция — над всем миром! Это казалось слишком невероятным. Нет ли здесь обмана, хитрой дьявольской увертки? Хотя, с другой стороны, как сможет колдун обмануть его, если вся воинская сила окажется в его руках, руках сына Магнуса Миннешельда? Если только он сможет назначить посланника Святого престола своим духовником и епископом своего королевства? Да и вообще — чем он рискует? Нева — дикие безлюдные болота, несколько рыбацких стоянок, десяток островов, сотня протоков. Ни укреплений ничьих не стоит, ни дозоров ратных. Приплыть с дружиной, с друзьями, поставить шатер, назвать землю своей. Там и воспротивиться его слову некому! А там уже ясно станет, лжет колдун папский али правду речет. Риска никакого, а удача может статься великой невероятно…
— Так ты согласен, смертный? — повторил свой вопрос Изекиль.
— Да!
— О чем ты, стурман? — услышал Биргер голос рыжебородого Дидрика и понял, что вновь находится в зале, возле пиршественного стола.
Твердым шагом дошел он до своего кресла, наполнил кубок и поднял его над головой:
— Задумал я, братья мои, погулять, повеселиться по морю Варяжскому, по реке Неве. Удаль показать, меч солнцу яркому подставить, с новгородцами за обиды прошлые расквитаться, за Сигтуну
[29]
спаленную, за спесь великую, и во славу предков наших! Пойдете ли вы со мной на земли языческие, братья мои?
— Пойдем! — как один рванули мечи из ножен разгоряченные пиром воины. — Веди нас, стурман, веди! На язычников, на Новгород! Слава стурману Биргеру, слава!
* * *
Санкт-Петербург, улица Рубинштейна,
17 сентября 1995 года. 17:35
Алексей Дикулин притормозил перед антикварным магазином, повернул направо сразу за рубиновой «Тойотой», перескочил поребрик, остановился рядом с витриной, заглушил мотоцикл и прислонил его к стене. Снял шлем, пригладил волосы, сунул руку во внутренний карман и уже в который раз убедился: билеты на месте.
— Ну, была не была, — решительно встряхнулся он. — Интересно только, зачем Лена просила меня так рано приехать? Может, хочет сказать, что это все-таки шутка?
То, что богатая дама и в самом деле откликнулась на его предложение пойти в театр, Лешу несколько удивило: мало ли чего наговорит человек после того, как ему пришлось встречать другого после пыточного подвала и отмывать ему раны? Одно дело — ляпнуть под настроение, и совсем другое — отвечать за свои слова уже в спокойном расположении духа. Но раз молодая антикварщица шла в своих поступках до конца, Дикулин тоже отступать не собирался.
Заперев руль на замок, он отстегнул с багажника запасной шлем, свой накинул на плечо и быстро сбежал по ступенькам.
— Ты уже? — Находившаяся в зале хозяйка несколько удивленно посмотрела на свои наручные часы, потом, словно не веря глазам, перевела взгляд на большие напольные, стоящие в углу, потом на электрические, что висели у потолка над входом, и покачала головой. — И ведь правда, уже половина. Ты точен. Это я никак ничего не успеваю. У меня еще один клиент никак не появляется. И еще на аукцион на Гороховую планировала заскочить.
