— Я тот, кто может уйти, если ты не прекратишь задавать глупые вопросы. Так ты желаешь заключать сделку, смертный, или нет?
— Во имя Отца, и Сына, и Святого духа, — торопливо перекрестился дворянин, после чего начертал крест в направлении гостя: — Сгинь, сгинь, нечистый!
— Да, пожалуй, ты прав, — клокочуще рассмеялся монах, откидывая капюшон, — тебе нужно как-то ко мне обращаться. Ты можешь называть меня «святой отец». Можешь — «ваше преосвященство». А можешь — просто Изекиль. И перестань скликать имена распятого каждую минуту. Если бы не я, его первоапостольской церкви не существовало бы уже лет этак семьсот.
— Если ты священник, то зачем тебе моя душа?
— А разве ты забыл, смертный, что все мы есть пастыри душ человеческих? — Бледные губы, почти не выделяющиеся на фоне белого, как пергамент, лица, растянулись в улыбке. — Так ты готов заключить сделку?
— Чего ты хочешь от меня, монах?
— Ну, наконец-то я услышал хоть один разумный вопрос, — заправил руки в рукава Изекиль. — Я хочу, чтобы ты начал войну с Россией, захватил у нее земли Невской губы, саму реку и все острова на ней. Я хочу, чтобы ты основал там крепости, а затем построил столицу в указанном мною месте и признал меня главой церкви своей страны.
— Я? — горько рассмеялся Густав. — И как, по-твоему, я смогу это сделать?
— Это не сложно, — кивнул священник. — Россия издыхает. В ней ныне нет никакой власти. Бояре травят друг друга и прочих смертных. С юга ее рубежи грызут крымские татары, с востока — казанские, с запада — литовцы. Она похоже на перезрелый плод, готовый вот-вот свалится в руки того, кто не поленится раскрыть ладонь. К сожалению, смертные недолговечны, а память их коротка. Они забывают свой долг. Наследники забывают заветы предков, династии теряют троны, как протертые башмаки. Всего триста лет назад я сделал из Швеции крепкую страну, дал ей хорошую династию, указал, как вести себя в будущем. Ан нет уже ни страны, ни династии, ни тех, с кого спросить за неисполнение указа. Позор: она оказалась провинцией Дании — страны данников, веками плативших Руси серебро за право жить на этих берегах. Вот уж не верил, что судьба извернется столь странным образом. Данники стали хозяевами, вольные варяги — рабами. Почему вы не удержали свободы? Почему не забрали у Руси Неву? Не могу же я делать все сам! У меня хватает хлопот и в других краях и странах по насаждению своей веры. Я не могу сидеть в этом медвежьем углу вечно!
— Возможно, Московия и издыхает, монах, — согласился дворянин. — Но только чем я могу ее так напугать, чтобы она отдала мне хотя бы безлюдные болота? Я могу украсть лодку и доплыть на ней до Невы, но у меня нет даже меча на случай, если к моему костру выйдет пара тамошних волков.
— Меч? — удивился монах. — Тебе нужен не меч, тебе нужна страна и крепкая армия.
— И где я ее возьму? — оглядел свою комнатушку Густав Эриксон. — В сундуке и под столом я уже искал, а в кошельке больше роты не помещается.
— Ерунда, — небрежно отмахнулся монах. — Ты имеешь знатное происхождение, тебя несложно сделать шведским королем. Я не хочу иметь дела с данниками и их страной. Мне слишком памятно их недавнее прошлое.
— Королем Швеции? — остолбенел дворянин от сделанного мимоходом предложения. — Меня? Но… Но как? Кристиан не позволит даже заикнуться об этом!
— А ты собираешься спрашивать его разрешения? — удивился Изекиль и накинул на голову капюшон. — В таком случае ты куда более глуп, нежели я думал. Прощай.
— Постой! — кинулся за странным гостем дворянин. — Стой! Я понимаю, я знаю. Короли понимают только силу. Но… Но он уже вырезал в Швеции почти всех дворян. Кто может встать на мою сторону? Кому сражаться против датчан? Нас разгромили всего год назад!
— Ну, что же, — остановился монах, — попытаюсь проверить твой ум еще раз. Ответь мне: что необходимо для победы в войне?
— Сильная армия, — торопливо сказал Густав Эриксон, чуть подумал и добавил: — Надежные союзники… Еще нужны деньги.
— А если короче?
— Армия… Деньги.
— Еще короче.
На этот раз дворянин задумался на несколько минут, делая выбор, и наконец решился:
— Деньги.
— Вот видишь, смертный, — кивнул монах. — Оказывается, не все так безнадежно. Какая разница, перебили датчане всех шведов до единого или кого-то оставили на развод, если главным все равно является золото? Будет золото — будет и победа.
— Но где его взять? — Дворянин подобрал со стола свой последний пфенниг и зажал в кулаке.
— Мы сейчас где, в Любеке? Значит, нужно идти в ратушу и просить у них в долг. Отдашь, когда станешь королем.
— Кто же мне поверит? Кто поверит в то, что я стану королем, что верну золото?
— Я пойду вместе с тобой, — спокойно сообщил священник и нехорошо рассмеялся: — И пусть только попробуют не поверить человеку, за которого я поручусь.
* * *
Спустя две недели в Данию пришли вести о возникших в подвластных шведских землях, в провинции Даларна, антиправительственных волнениях, во главе которых встал беглый заложник Густав Эриксон Ваза. Посланные на усмирение мятежников войска столкнулись, к своему изумлению, не с местными дворянами и наспех вооруженными землепашцами, а с матерыми немецкими наемниками, не умеющими ничего другого, кроме как воевать. Вдобавок флот Ганзейского союза начал атаковать датские корабли, перевозящие оружие и подкрепление в восставшую провинцию. Зажатые в крепостях и замках, оставшиеся без поддержки, датские гарнизоны один за другим сдавались или истреблялись после осады и штурма многотысячной наемной армией. Уже через два года исход войны был решен окончательно и бесповоротно, и шестого июня тысяча пятьсот двадцать третьего года Густав Эриксон объявил себя королем независимой Швеции.
* * *
Московский кремль, Царские палаты,
15 мая 1539 года. Утро
Князь Иван Васильевич Шуйский вошел в светелку стремительным шагом, чуть согнув руки в локтях, чтобы длинные рукава собольей шубы, крытой синим, шитым золотом сукном, не волочились по полу, и без предисловий огрел няньку своим тяжелым, дубовым посохом:
— Почто царевич не одетый?! Послы ляхские, вестимо, со двора своего отъезжают, а встречать их некому! Кнута давно не пробовали, дармоедки? Ужо я вам!
— Сей минут, батюшка, — торопливо закланялись сплошь щекастые, в тяжелых иноземных платьях тетки, приставленные к Ивану.
— Ужо я вас! — грозно повторил князь. — В палатах посольских жду.
Шуйский вышел, и царевич тут же получил от няньки крепкую затрещину:
— Шевелись, гаденыш, бояре ждут! — Тетка принялась стаскивать с мальчишки серую, давно не стиранную рубаху.
— Маринушка, — плаксиво захныкал мальчик, — кушать хочется. Хлебушка дай. Кусочек хлебушка — и пойду я тотчас. Знаю я послов иноземных, сидеть там мне долгонько. За полдень, не менее.
