Они подошли к лестнице и начали подниматься. С каждой ступенькой волнение Элизы усиливалось. Ее дыхание участилось, щеки разгорелись. Казалось, каждый шаг по этой лестнице приближает ее к решению судьбы, поворачивать назад поздно. Но как ни странно, сознание этой неотвратимости несло с собой чувство освобождения. Весь этот день она думала о Мелвилле, Реджине, Монтегю, взвешивала различные доводы и соображения. Но в чем, собственно говоря, заключались предложения и советы этих людей? В том, чтобы отбросить всякие надежды на самостоятельный выбор пути и вести себя так, как принято в обществе.
– На четвертом этаже, – сказал Джаспер, – три спальни и комната для гостей, переделанная из бывшей детской. Иногда мои люди здесь задерживаются, но сейчас никого нет и ты можешь осмотреть все комнаты, если хочешь.
Если он нарочно тянул время, чтобы дать Элизе успокоиться, то напрасно: с каждой минутой ее нетерпеливое волнение лишь возрастало.
– Но зачем мне их осматривать?
– Неужели ты не заметила в моем доме ничего необычного? – Джаспер бросил на нее внимательный взгляд.
– Дом чудесный и прекрасно обставлен, но почти ничего не говорит о своем хозяине. Здесь нет ни портретов милых тебе людей, ни пейзажей, ни безделушек. Придя сюда, я надеялась по виду твоего жилища побольше узнать о тебе, но не узнала почти ничего.
– Зато ты узнала, как мало меня интересуют вещи. Здесь ничего нет, потому что меня не привлекает ничего из того, что выставляется в витринах и украшает дома других людей. – Джаспер остановился посреди лестницы. – Думаю, тебе это вполне понятно. Ведь и ты сама не увлекаешься вещами ради вещей: ты одеваешься ради удобства, а не тщеславия, и все перемены в обстановке кабинета, который раньше принадлежал Мелвиллу, продиктованы тем же.
– Но ведь многие считают, что произведения искусства и милые пустячки создают в доме уют. У меня тоже есть несколько безделушек, которые мне просто приятны.
– А я для тебя тоже такая безделушка? – спросил Джаспер, и его глаза потемнели. – Бесполезная, но приятная?
– Да.
Джаспер снова двинулся вперед. С площадки третьего этажа Элиза взглянула вниз: кроме канделябров, ничто не оживляло пустые стены холла, затянутые зеленым дамаском.
– Мои желания всегда относились к миру невещественного. – Джаспер замедлил шаг. – Я хотел здоровья и счастья для моей матери, возмездия для негодяев, удовлетворения от хорошо сделанной работы для себя. И никогда не мог понять, почему люди так привязываются к вещам. У иных это становится настоящей одержимостью.
И, несмотря на ровный тон, Элиза ощутила, какие глубокие чувства скрываются за этими словами.
– Но почему ты говоришь мне все это? – мягко спросила она, сжимая его ладонь обеими руками.
– На этом этаже обитаю только я. – Джаспер снова шагнул вперед. – И все комнаты здесь, кроме моих личных, пусты.
Он снова ушел от ответа, и это становилось утомительным. Элиза не могла понять его настроения, но была слишком захвачена сумятицей собственных переживаний, чтобы разбираться в чувствах Бонда.
Они подошли к открытой двустворчатой двери, и Джаспер жестом предложил Элизе войти первой.
Глубоко вдохнув, она перешагнула порог. Как и ее собственная комната в доме Мелвилла, гостиная Джаспера была отделана в основном в бордовых тонах, с некоторой добавкой оживлявших их кремовых оттенков. Но это помещение было полностью мужским: ни кистей на шторах, ни узорчатых тканей, никакой резьбы на мебели.
Зато здесь витал запах Джаспера, и Элиза вдохнула его полной грудью, чувствуя, как он проливает бальзам на ее взвинченные нервы. Но потом она взглянула налево, в открытый проем, ведший в спальню Джаспера, и внутри у нее снова все сжалось.
– У женщин приняты особые игры, – негромко произнес Джаспер, взглядом прожигая Элизу насквозь. – Способы проверить, насколько увлечен тот или иной мужчина.
– О чем ты говоришь?
– Женщины дают мужчине понять, какие цветы или краски они любят, какие даты для них важны, а потом следят, усвоил ли он эти сведения и поднесет ли в нужное время нужный подарок.
Элиза нервно сжала руки. Следует ли ей сесть? Или лучше остаться на ногах, ведь Джаспер продолжал стоять?
– Но ведь мужчины и женщины придают значение совершенно разным вещам, – заговорила она, стараясь преодолеть неловкость. – И глупо было бы ждать от мужчины, что он станет выражать свою привязанность неестественным для себя способом. Лучше позволить человеку выражать свои чувства так, как это удобно ему самому, и это вернее всего позволит узнать его натуру.
– Ты хотя бы догадываешься, как возбуждает меня твой ум? – Джаспер так улыбнулся, что Элиза затрепетала. – Мы вернемся к этой теме, когда я буду внутри тебя. Подозреваю, это окажется в высшей степени эротично.
Элиза залилась краской.
Джаспер закрыл дверь в коридор и запер ее на ключ. Негромкий щелчок отозвался звоном во всем ее теле.
– Я тоже проверял тебя сегодня, – сказал Джаспер, продолжая стоять спиной к Элизе. – Сам изумлен своим поведением, если учесть, насколько меня раздражают подобные хитрости.
– И я прошла испытание?
Повернувшись к ней, он сбросил сюртук.
– Ты ведь в моем доме, и это означает «да».
Джаспер быстро расстегнул пуговицы жилета. Элиза не находила сил отвести взгляд, хотя внутренний голос твердил ей, как не согласуется это с принятыми правилами и девичьей скромностью.
Элиза откашлялась:
– Ты прислал за мной, но не объяснил почему.
– Если бы за тобой прислал Монтегю, ты бы поехала?
– Нет, разумеется. Он на меня не работает.
Джаспер застыл. Когда он снова взялся за пуговицы жилета, в нем стало заметно нетерпение.
– А если бы тебя позвал Рейнолдс?
– Тоже нет.
– Но он на тебя работает.
Джаспер явно стремился добиться от нее правдивого ответа.
– Никто другой не заставил бы меня это сделать, – призналась Элиза.
Джаспер развязал шейный платок, и у нее пересохло во рту. Так хотелось прикоснуться к этой смуглой коже, ощутить, как движутся под ней мышцы…
– В этом и заключалась проверка. – Джаспер избавился от башмаков. – Мне необходимо было знать, смотришь ли ты на меня иначе, чем на других мужчин. И еще – как далеко тебя может завести твой авантюризм.
– Во мне нет ничего подобного! – возразила Элиза.
– Это тебе так кажется.
Джаспер швырнул шейный платок на пол и через голову быстро снял рубашку.
У Элизы ослабели колени. На неверных ногах она добралась до ближайшего кресла и почти упала в него.
Боже великий, как прекрасен был Джаспер! Его красота ошеломляла. Элиза отлично помнила, как он заставил ее прикоснуться к нему, когда впервые поцеловал. Его тело под ее руками было твердым как камень… Теперь она понимала почему. Элиза невольно взялась за горло и сглотнула.
