– Легко сказать.
– Ну, мне тоже досталась своя доля разочарований по мужской части. По-моему, все они просто сборище придурков. Твой отец не такой, впрочем. Он хороший человек.
Странно слушать, как она рассуждает о моем отце. Она же едва его знает.
– Хороший человек, который мне соврал.
Она никак на это не реагирует, продолжая маленькими глоточками пить свой травяной чай.
– У всех свои недостатки.
Все, что Элиза говорит, так банально. У нее должна быть сторона, которую она не показывает. Происходящее научило меня одному: у всех нас есть фасад, который мы демонстрируем миру и друг другу, и у некоторых оказывается больше слоев, чем у других. Элиза настолько сложный человек? Может быть, и нет. Возможно, она привносит в жизнь отца что-то простое и понятное. Мама никогда не была пассивным наблюдателем. Она всегда ставила нас перед выбором, заставляла нестандартно думать об окружающем мире. Однажды мама сказала мне, что у людей есть «настоящие голоса». С любимым человеком ты говоришь своим настоящим голосом, и все, что произносишь, – правда. Может быть, это настоящий голос Элизы.
Я смотрю в окно на дом Оливера.
– Он почти не играет теперь.
– Что было вчера вечером?
– Мы сбежали, после того как я увидела их поцелуй. Но теперь он не занимается дома. Интересно, не напугала ли я его тем, что постоянно слушала?
– Думаю, ему это нравилось. В любом случае он не провстречается долго с этой Барби.
– Откуда ты знаешь, что она Барби?
– Ты же сказала, что она блондинка.
Кажется, Элиза начинает мне нравиться.
Звонят в дверь. Это курьер с письмом для меня. Я расписываюсь, открываю пакет и раскладываю содержимое на кухонном столе. Верстка из журнала. Они напечатали снимок Дарии на скамейке. Выглядит прикольно.
Элиза восхищенно вздыхает:
– Ты теперь звезда. Кому нужен этот Оливер? У тебя скоро своя выставка! В пятнадцать я была тем еще фриком. Почти ни с кем не разговаривала, а о карьере даже не думала.
– Как так вышло?
– Я запуталась. Скажем, у меня не было такого отца, как у тебя. Мне достались очень странные родители.
«Родители»… Я больше никогда не смогу употребить это слово во множественном числе. У меня всего один родитель. Теперь мне стыдно, что я вообще переживала из-за Оливера и Рейчел. На самом деле это не проблема. И тем не менее. Вчерашнее бурлит где-то внутри меня, как кислота, и мне хочется выпустить гнев наружу.
Я смотрю на Элизу и в какой-то момент сквозь стареющую хиппи замечаю человека гордого и уверенного.
– Может быть, я тебя как-нибудь сфотографирую.
Она робко улыбается:
– Может быть, в поле.
Вбегает Тайл:
– Не хотел прерывать вашу задушевную беседу, но, кажется, у нас проблема с сортиром.
Мы переглядываемся и смеемся. Элиза уходит вместе с ним посмотреть, в чем дело.
Я веду Тайла в школу, и он по дороге говорит:
– Она починила туалет как профи.
– Хорошо.
Мама никогда бы не стала чинить туалет. Она могла разрисовать стену или наполнить ванну розовыми лепестками, но вы никогда бы не увидели ее с разводным ключом. Кроме того, мама всегда носила платья.
Тайл поворачивается ко мне, прежде чем зайти в школу.
– Ты уедешь от нас, когда станешь знаменитой?
– Я заберу тебя в чемодане.
– Ладно, – соглашается он, – только смотри, чтобы это был «Луи Виттон».
Я хихикаю.
– Вали уже, мальчик!
Я смотрю, как он перепрыгивает через ступеньки, и думаю, насколько быстро он вырос. Может быть, Тайл начинает осознавать, что мамы больше нет. Он так спокойно это воспринял. Она умерла. Все умирают. Только мама умерла рано. Но теперь с Элизой он начинает раскрываться, и мне кажется, ему страшно.
Мне тоже.
Глава 35
Лицемерие
В день выставки я чувствую, как в школе изменилось отношение ко мне: больше людей смотрят, улыбаются, приветственно кивают. Слухи о моих успехах быстро распространяются. Миленький мальчик из начальных классов даже придерживает дверь. Я всегда чувствовала себя кем-то вроде знаменитости, будучи дочерью Жюля Кловера, но теперь, когда я своим творчеством обратила внимание этих людей, намного приятнее.
Во время ланча к столику, за которым сидим мы с Жанин, подходит Рейчел.
– Привет, – говорит она, как и полагается лицемерной крашеной блондинке.
– Привет, предательница, – отвечаю я. Жанин хихикает. Рейчел делает вид, что не слышит меня и продолжает:
– Можно мне приглашение на твою фиговинку?
Я выпрямляюсь и отвечаю:
– Знаешь, моя фиговинка, как ты изволишь ее называть, – это мероприятие для тех, кто разбирается в искусстве, а я сомневаюсь, что ты разбираешься хоть в чем-то, кроме собственных волос. Так почему бы тебе не пойти обратно к своей шавке и не накрасить губы еще разок? – Она уходит, и я добавляю ей вслед: – Да, и спасибо, что увела моего парня.
– Первого и последнего, – тут же откликается она.
Мальчики смотрят на меня, как будто я – Вандер Вуман. Мне и самой кажется, что я могла бы съездить кому-нибудь по морде.
После школы Жанин помогает мне подобрать одежду. Я надеваю черное платье, которое забрала из химчистки после первого прослушанного сообщения. Кроме того, это самый красивый наряд, который я когда-либо видела. Даже Жанин – мисс Джинсы-и-футболка – под впечатлением.
– Ты пригласила того парня из арт-класса?
– Да, а что?
– Он неплохо бы подошел на освободившееся место.
Я отмахиваюсь:
– Сегодня речь об искусстве, а не о мальчиках. К тому же после окончания школы я хочу съездить к дяде Ричарду в Италию. Мне надо как-то обдумать все случившееся, понимаешь?
– Естественно.
– И, понимаю, звучит странно, но меня туда тянет.
– Притяжение, дорогая моя, – это страшная вещь.
Платье сидит идеально.
– Ну… – Жанин осматривает меня со всех сторон. – Думаю, ты не только покажешь свою работу, но и неплохо ее дополнишь.
Я улыбаюсь, радуясь дружбе с Жанин. У нее самое доброе сердце в школе, даже не верится, что о ней болтают такие гадости. Такие они, стереотипы. Первый любовник моего дяди был автомехаником. Не каждый гей носит шарфики и ходит танцующей походкой. Когда я была маленькой, мы часто ходили в парк с маминой подругой Джой – чернокожей моделью. Все принимали ее за мою няню, при этом ее фото было на обложках журналов, которые читают богатые белые люди. Так мало можно узнать, если смотреть только на то, что снаружи.
