Я возвращаюсь в дом и иду к холодильнику. Там столько еды, что я раскрываю рот от удивления. И все выглядит таким вкусным и домашним – даже остатки от вчерашнего ужина в пластиковых контейнерах. Прежде чем я успеваю что-нибудь выбрать, сзади неожиданно раздается голос.
– Привет, ранняя пташка. Как вода?
Я понимаю, что с моих волос капает, и на секунду кажется, будто меня застукали в чужом доме, куда я без разрешения забралась. Дружелюбный взгляд Джулиана рассеивает мои страхи. Вместо того чтобы изучать меня, его глаза излучают доброту. Он высокий, худой, и, судя по тому, что я вижу, у него нет ни грамма жира. Я улыбаюсь ему, он предлагает мне сесть и протягивает кружку с чаем.
– Здесь так замечательно.
Он гордо улыбается и тут же принимается выбирать фрукты из огромной чаши. Пока он умело готовит фруктовый салат, я пытаюсь представить, каково было бы жить здесь, но у меня не получается. Я иду наверх одеться, а когда спускаюсь, Джулиан все еще режет фрукты.
– Я слышал, что ты произвела сенсацию своими фотографиями.
Я краснею, слыша такое от Джулиана. Насколько я знаю, он в свое время работал моделью у Гуччи, а потом поехал в мировое турне в качестве пианиста Вана Моррисона. Во время этого турне он разработал систему упражнений, сочетавшую в себе элементы йоги и пилатеса, и давал частные уроки в Лос-Анджелесе людям вроде Мег Райан и Сандры Буллок, а теперь он здесь проводит велосипедные туры для британских аристократов. Неожиданно моя выставка в Бруклине начинает казаться чем-то вроде участия в школьной постановке. Я тут же заливаюсь краской, улыбаюсь и поднимаю руки.
– Мне понравился снимок, который напечатали в «Таймс». С рисунком на асфальте. Он выглядит так, будто в него можно войти и смотреть, как он оживает.
Я краснею еще гуще. Он ставит передо мной миску с тщательно порубленными фруктами, заправленными йогуртом и украшенными сверху лепестками миндаля. Простое блюдо, но божественное на вкус.
– Что здесь поражает, так это продукты. Даже подвергнутые обработке, на вкус натуральнее, чем в Штатах. Я покупаю йогурт у семьи выше по улице, а апельсины – из нашего сада.
– Так ты еще и повар?
– Пытаюсь. Сегодня вечером я готовлю лазанью для деревенских. В твою честь, разумеется.
– Для деревенских?
– Мы так называем наших близких друзей. Та еще компания.
Спускается Ричард. На нем халат, волосы у него растрепаны, а глаза все еще сонные, но это его нисколько не портит. Он целует Джулиана в щеку и включает кофеварку. Они обмениваются несколькими словами по-итальянски.
– Отлично, – говорит Джулиан, заметив, что я доела салат, – следующее блюдо.
Ричард разминает мне плечи, пока Джулиан готовит яичницу с черным перцем и чем-то похожим на пармезан. Он ставит ее передо мной, и я тут же принимаюсь за еду.
– Итак, – говорит Джулиан, поджаривая яичницу себе и Ричарду, – ты сказала, что в Нью-Йорке творилось непонятно что? Что ты имела в виду?
– Ну, у меня такое чувство, что не стоило выяснять некоторые вещи, которые я узнала, и рано для того, чтобы говорить о разбитом сердце, но вот так получилось, и…
Они садятся с тарелками на другом конце стола, и неожиданно у меня появляется ощущение, что я пришла на собеседование по работе.
– Не знаю, наверное, можно сказать, что слишком много всего случилось…
Ричард поворачивается к Джулиану и говорит:
– Nostro piccolo sta imparando che le relazioni sono complicate
[5]
. Ну, только не наши, разумеется.
– По-английски за столом, пожалуйста, – говорю я.
– Ричард просто говорил, что ты сегодня замечательно выглядишь.
– Ясно. Ладно, в любом случае, несмотря на папину ложь, мне его так жаль. Насколько я знала, он был почти идеальным мужем.
Они переглядываются, и Ричард закатывает глаза. Неужели они что-то от меня скрывают. Если выяснится еще больше, боюсь, я не выдержу.
После завтрака Ричард отправляется в Рим на еженедельную конференцию, а Джулиан – на «эксклюзивную» поездку с парой из Австралии, собираясь проделать кольцо в тридцать два километра по холмам Тосканы. Я весь день блаженно валяюсь у бассейна с айподом и последней частью «Сумерек». Я сплю, плаваю, читаю, загораю, сплю опять, а потом захожу внутрь, чтобы съесть знаменитый салат Джулиана из тунца с клюквой и грецким орехом.
Ближе к вечеру я решаю прогуляться к главной площади деревни. Мимо проезжает машина, пыль, летящая из-под ее колес, сверкает в вечернем свете, что кажется очень романтичным. Вспоминаю взгляд, которым Ричард и Джулиан обменялись, когда я заговорила об отце.
Мне больно, но я все равно тебя люблю.
Странно, но мне хочется, чтобы Оливер был здесь. Они бы с Джулианом могли поимпровизировать вместе. Мы бы могли плескать друг в друга водой в бассейне, как в кино. Если бы…
Я выхожу на маленькую площадь, где несколько стариков курят трубки в тени дерева. Женщина гуляет с ребенком в коляске, которая выглядит так, будто была сделана в двадцатые годы. Там расположен маленький магазин, и я понимаю, почему Джулиан так тепло отзывался о местных продуктах. Все выглядит таким ярким и свежим, как будто только что упало с дерева в эти очаровательные деревянные коробочки. Я пытаюсь купить персик, но в кармане у меня только бумажка в пять долларов. На продавщице что-то вроде чепчика, но ей идет. Наверное, только итальянка может позволить себе носить чепчик. Она улыбается и машет рукой, отдавая мне персик даром.
Я сажусь на площади и смотрю на жизнь городка. Мимо меня проезжают маленькие машинки европейского производства, пара детей в чем-то, похожем на школьную форму, парень-хиппи бренчит на укулеле. По дороге домой я встречаю человека на пони. Он смотрит на меня так, будто это совершенно обычное дело – ходить с пони в магазин.
Дома я иду в логово Ричарда и отправляю Жанин письмо, в котором описываю городок, жилье и того мужчину на пони. Дарии я пишу примерно то же самое, только с меньшим количеством восклицательных знаков. Потом звоню папе.
– Да, я хорошо добралась. Ричард и Джулиан такие милые. Все… в порядке. – Ну, почти все. – Как Тайл?
– Нормально. К счастью, он скоро поедет в лагерь, отвлечется.
Каждый раз, слыша слово «лагерь», я чувствую боль в сердце. Именно там я узнала, что мамы больше нет. На причале у озера, солнце почти село, и в воде отражались деревья и завитки разноцветных облаков. Это был красивый и ужасный вечер.
– А где он сейчас?
– Не уверен, но думаю, что где-то с твоим приятелем из дома напротив.
Я лишаюсь дара речи.
– С Оливером?
– Угадала.
– Что?
