– Ричард. Мне уже не семь лет. Мне пятнадцать. Все будет в порядке. Просто пожелай мне удачи с Оливером.
Он поправляет мне волосы и говорит:
– По этому поводу я даже не переживаю. Запомни только. Мы провели с Джулианом девять лет, и за это время нам многое приходилось друг другу прощать.
– Ага, но он не отшивал тебя ради твоего якобы лучшего друга.
Ричард помогает мне выбраться из машины и вместе со мной ждет поезда на платформе. Затем он провожает меня до купе и проверяет замок.
Я указываю ему на пожилую даму, едущую в соседнем купе:
– А что, если она попробует похитить меня?
Он улыбается:
– Держись поближе к бабушке, и все будет нормально.
Поезд отправляется, и я достаю письма, которые мама писала Ричарду. Одно оказывается открыткой ко дню рождения, второе – приглашением на показ мод в Милане. Последнее написано от руки на сером листе бумаги из гостиницы в Испании.
Дорогой Старший Братишка!
Так здорово было повидаться с тобой и Джулианом в Риме. Вы выглядите такими счастливыми! Я рада, что ты познакомился с Коулом, кажется, мне его послал Бог. Я так и не сказала тебе, но мы с Жюлем поругались в Нью-Йорке, поэтому он не прилетел. Он просто уехал из аэропорта. Это из-за того раза с Коулом… я думаю, он знает, но делает вид, что скандалит из-за другого. Иногда мы стреляем в друг друга по таким кривым траекториям. В любом случае я хочу, чтобы ты приехал летом. Ты должен познакомиться с Луной. Она становится исключительной девочкой – как разумом, так и телом. Она такая же умная, как ты. А Тайл начинает болтать без умолку. Он, как радио без выключателя. Я так устала от перелетов, но мне наконец удалось отдать черновик моей книги тому агенту, о котором я рассказывала. Скрести за меня пальцы, ладно?
Прилагаю фотографию нашего семейства. Целую тебя и Джулиана.
Марион
P.S. Разве не странно, что я вышла за Жюля, а ты встречаешься с Джулианом?
Поезд, стуча колесами, едет сквозь ночь, и я читаю еще пару писем. Над некоторыми я не могу удержаться от смеха, а некоторые невозможно понять. Я засыпаю в окружении писем и чувствую себя умиротворенной.
Когда мы прибываем, пожилая дама спрашивает у меня что-то по-французски, но я только улыбаюсь в ответ. Где Оливер, когда он мне нужен? Он бы мог перевести.
Я подхожу к стоянке такси и говорю водителю название концертного зала, вероятно, жутко его переврав. Он одет в костюм и всю дорогу посматривает на меня в зеркало заднего вида. Пожалуйста, пусть он не окажется каким-нибудь извращенцем. Не может такого быть, мне дали официальную квитанцию и все такое.
На улицах много машин, но я вижу, почему Париж стал легендарным городом. Архитектура тут такая… затейливая. Украшены даже общественные туалеты. Все женщины носят шарфы и солнцезащитные очки, и даже девушка, торгующая газетами, на каблуках. Наверное, я даю таксисту слишком много чаевых, но отец всегда щедро оставляет чаевые, и я следую его примеру. К тому же, несмотря на все взгляды, он без происшествий довез меня до места.
В кассе сидит бледный человек с обильно залитыми гелем волосами и хмурым лицом. Я спрашиваю, сколько стоит билет на дневной концерт. Он смотрит на меня, не меняя выражения лица.
– На сегодня.
Он качает головой:
– Нет билетов.
Нет. Я не за тем приехала сюда, чтобы дверь закрылась перед моим носом.
– Вы уверены? Я приехала из самого Нью-Йорка… через Тоскану.
Его это не впечатляет. Ему явно наплевать. Я понимаю, что толку от него не добьешься. И я никак не могу связаться с Оливером.
– Черт!
– Merde
[9]
, – произносит мальчик-подросток позади меня, – правильно будет merde.
– Merde. Не поможешь мне?
Он поднимает свой скейт и внимательно ждет указаний. Люди говорили, будто мама могла заставить мужчину сделать все, что угодно. Думаю, я это унаследовала. Я достаю бумажку с французским номером Дарии и показываю ему.
– Мне кажется, здесь многовато цифр. Как он набирается?
Он рад стараться. Я протягиваю ему телефон, который дал мне Ричард, но он протестующе поднимает руку и галантным жестом достает из кармана свой собственный. Он весь замотан черной изолентой, и на нем нарисован огромный красный череп. И все-таки чудесным образом мы дозваниваемся до Дарии.
– Я у «Le Concert Spirituel», – коверкаю я название. – Я приехала сюда, и эта сволочь в кассе говорит, что билетов нет, но…
– Погоди немного.
Я говорю пареньку, что вызов на удержании. Он закатывает глаза так, будто с ним такое происходит постоянно. Он начинает говорить что-то по-французски, но тут возвращается Дария.
– Извини. Безумный день. Тут со мной сейчас пять человек. Я оставила ключ для тебя, и…
Я понимаю, что Дария ничего не может сделать.
– Все нормально, увидимся.
Я кладу трубку, и мы с пареньком одновременно произносим:
– Merde.
Он забирает свой телефон и тащит меня обратно в кассу. Он что-то очень быстро говорит по-французски. Та скотина заглядывает в серую коробочку и достает оттуда конверт с билетом.
Мальчик-скейтер поворачивается ко мне:
– Стоячие места. Нормально?
– Да! – Я едва не кричу.
– Тридцать пять евро.
Я улыбаюсь скотине, но тот не меняет выражения лица. Я протягиваю ему сорок евро, а сдачу предлагаю мальчику-скейтеру, но он отказывается.
– Надеюсь, твой приятель того стоит, – говорит он и уезжает.
Я тоже надеюсь.
Глава 48
Софиты
Все в гостинице Дарии покрыто позолотой, и зеркала в холле в шикарных рамах. Если вас интересует мое мнение, то это слишком, но я не жалуюсь. Я забираю ключ у администратора и, зайдя в номер, пишу Ричарду смс:
Все в порядке. Меня только один раз изнасиловали в поезде.
Через минуту он отвечает:
Ха-ха. Привет твоему вундеркинду.
У душа целых три головки, и я пугаюсь, когда они включаются все одновременно. Я не могу не думать об Оливере и о том, что сегодня наконец снова его увижу. Мы живем друг напротив друга, и мне пришлось ехать в Париж, чтобы увидеться с ним, – разве не странно? Я напоминаю себе спросить у него, что говорил Тайл про папу. Этот вопрос с тех пор не дает мне покоя.
Я крашу ресницы, слегка касаюсь блеском губ и надеваю свой любимый джинсовый пиджак. Я опаздываю на концерт из-за пробок. Лучше было бы отправиться на метро, но Ричард заставил меня пообещать, что я буду ездить только на такси. Первый солист – пианист из Кореи лет десяти на вид, как раз заканчивает, когда я захожу в зал. Публика сходит с ума – разумеется, он в десять лет играет Шопена лучше, чем сам Шопен в свое время. Следующие два произведения очень красивые, но печальные – в последнее время меня преследует это сочетание. На стоячих местах только мужчины, вероятно, женщинам и девушкам эти билеты не продают, потому-то тот парень в кассе мне их и не предложил. Мальчик-скейтер знал: я выдержу. Хорошо, что он меня поддержал.
