— А утром?
— А утром он исчез. Он не мог сам, Митя! Кто-то его похоронил. Кто-то, кто знал про золото.
— Мы видели красноармейцев, их разорвали волки.
— Одного не разорвали.
— Ефимка!
Одноглазый Ефимка, единственный со всего отряда, осел в Макеевке, из Чудова приспешника превратился в счетовода, правую руку председателя колхоза. Построил себе дом на окраине, женился на председательской дочке. Жизнь он вел по-пролетарски скромную, но деньжата у него водились, шило в мешке не утаишь, и новые наряды Ефимкиной жены от любопытных глаз не спрячешь. Жену Ефимка, по всему видать, любил, терпеливо сносил все ее бабьи капризы. Или, как судачили злые языки, не жену он любил, а власть и преференции, дарованные тестем-председателем. Может, и так, потому что особенно темными вечерами захаживал Ефимка к Аленке, бывшей Чудовой любовнице, родившей дитя невесть от кого еще двенадцать лет назад, да так и оставшейся в девках. У Аленки тоже время от времени появлялись обновки и бабьи побрякушки, не такие дорогие, как у законной супруги, но тоже вызывавшие зависть и пересуды макеевских баб. На все эти мелкие земные радости, на жену и на любовницу, нужны были деньги. Мог ли Ефимка тринадцать лет назад вернуться на гарь и похоронить своего хозяина? По всему выходило, что мог, и про гроб с золотом он знал. Только вот как нашел, если дед гроб закопал еще ночью?..
— Думаешь, это он Машу мою? — В душе, и без того стылой, сделалось еще холоднее.
— Не знаю, — дед покачал головой.
— Убью…
— Погоди убивать. — Дед тяжело встал на ноги, потер поясницу. — Про Анютку подумай. Посадят тебя, что с девочкой станет? А за Ефимкой я присмотрю, если в лес сунется, мы узнаем. Ты мне другое скажи, — он нахмурился, — что с золотом станешь делать? С тем, что с гари принес.
— А что с ним делать? — Митя пожал плечами. — Сам сказал, Анютка у меня… Пусть лежит, может, сгодится когда.
Дед ничего не ответил, только неодобрительно покачал головой. Раньше сам про наследство, которое Мите по рождению положено, говорил, а теперь вот хмурится…
Дэн
Васютин со своими ребятами приехал очень быстро. Вид у него был недоверчивый и одновременно ошалело-радостный. Оно и понятно: одним висяком меньше. Да и каким висяком! Пойманный с поличным Ильич отмалчивался, наверное, выговорился в лесу, по дороге с гари, но Васютин не унывал, рассчитывал на железные свидетельские показания.
Вечером вся компания собралась в каминном зале. Разговор не клеился. Более или менее активно обсуждали только случившееся с Леной и поимку Ильича, но стоило только этой теме иссякнуть, как за столом повисла неловкая пауза. Утренний разговор в кабинете Тучи приносил свои плоды. Даже при условии, что убийца наконец пойман, оставалось множество нерешенных вопросов. У каждой из присутствующих женщин — разве что за исключением Лены, — имелась своя тайна. Это не могло не настораживать.
Особенно мрачным выглядел Туча. Дэн его понимал. Потерять доверие сразу к двум любимым женщинам — испытание не из легких. А дамы, как нарочно, вели себя подозрительно спокойно, даже Ангелина большей частью отмалчивалась. Леся в задумчивости перелистывала альбом Шаповаловых. Алекс, раздав необходимые распоряжения прислуге, притаилась в кресле у камина. Со своего места Дэн мог видеть только ее подсвеченный языками пламени профиль. Ничего общего с Ксанкиным этот профиль не имел… Сказать по правде, больше остальных на Ксанку была похожа Леся. И Гальяно утверждал, что Леся играет какую-то роль. А с интуицией у Гальяно всегда был полный порядок, они уже не раз в этом убеждались. Оставалась еще Ангелина, но думать о том, что Ксанка променяла его на Тучу, Дэн не мог себя заставить. Хотя умом понимал — такой вариант тоже не исключен. Он с мрачной сосредоточенностью потягивал коньяк, лениво прислушиваясь к болтовне Гальяно. Ближе к вечеру к другу вернулась его фирменная говорливость, и это не могло не радовать. Хоть кто-то в их компании — разумеется, за исключением женатого Матвея, — обрел свое мужское счастье.
Леся подсела к Дэну, когда за окном уже сгущались сумерки.
— Мне нужно вам кое-что рассказать. Это касается Ефима Соловьева, деда нашего садовника.
— Я вас слушаю! — С Дэна враз слетела вся хандра.
— Считается, что Соловьев скрылся за границей вместе с отступающими немецкими войсками, но я думаю, что это не так. Осенью сорок четвертого неподалеку от гари нашли труп мужчины. Тело пролежало в лесу несколько месяцев, поэтому опознать его было довольно сложно, но один из местных жителей нашел неподалеку нож с очень характерной рукоятью.
— Волк или вепрь? — Дэн посмотрел на пламя сквозь коньяк в бокале. Ему казалось, он уже знает ответ.
— Вепрь. — Леся глянула на него удивленно. — Тот человек, который нашел нож, был уверен, что именно им и был убит…
— Фашистский прихвостень и просто форменная скотина Ефимка Соловьев, — закончил за нее Дэн. — Это ведь его тело нашли в лесу?
— Да, с высокой степенью вероятности это был он. — Леся кивнула. — Мужчина, который нашел тело и нож, — отец нынешнего директора школы. От него я все и узнала. Долгое время нож хранился в семье директора, а потом, когда в поместье объявился Антон Венедиктович и назвался последним графом Шаповаловым, нож передали ему как фамильную реликвию.
Дэн кивнул, молча осушил свой бокал. Все сходится: летом сорок третьего случилась еще одна самая темная ночь, и зло опять вырвалось на волю. Вот только в смерти Ефима Соловьева он винил не какое-то абстрактное зло, а конкретного человека. Жаль только, у него не было доказательств.
— Соловьев был сволочью, — сказала Леся неожиданно резко. — На его совести очень много жизней. Я узнала еще кое-что. Иногда любовь к бумагам может оказаться полезной. Отряд немцев стоял здесь, в поместье. — Леся погладила альбом. — Прислуживали им женщины из местных. Нужно ли рассказывать, каково приходилось женщинам в этой своре? Что с ними было? Особенно с молодыми и красивыми?
Дэн молча покачал головой.
— Я уже говорила, что Лешак воевал? — спросила Леся тихо. — Так вот, когда он был на фронте, Ефим Соловьев захватил в плен его родных, старика-дядю и дочку. Старика нещадно пытали. Я не знаю, чего от него добивались немцы, но, наверное, он им ничего не сказал. Его повесили в парке. — Леся замолчала.
— А девочка?
— Девочка осталась жива, но превратилась в слабоумную дурочку. Она единственная выжила той ночью, когда неизвестный отравил офицеров и поджег казарму с солдатами. А на следующий день с фронта вернулся Лешак…
— Вы думаете, он вернулся на день раньше? — спросил Дэн, уже зная ответ.
— Да.
— Допустим, он мог поджечь казарму, но как он добрался до офицеров?
— Не он, я полагаю, офицеров отравила Алена Звонарева, одна из прислуживавших в доме женщин.
