Служитель всесильной Аментет сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, попытался сесть, но тело отказалось повиноваться. Правда, приложенное усилие заставило содрогнуться грудную клетку. Потом еще и еще. Изекиль с интересом прислушался к происходящему. Он совсем забыл, каково это — когда бьется сердце. Тело начало наполняться теплом — словно меленькие колючки шиповника росли от костей, пробираясь через мясо и плоть наружу, пока не вылезли из кожного покрова — и боль отпустила. Изекиль попытался сесть снова — и на этот раз тело послушно сложилось пополам, подтянуло ноги, оперлось на руки. Жрец немного передохнул, а затем встал во весь рост.
Ветхая шерстяная накидка, и так пережившая куда больше, нежели это возможно, расползлась под собственным весом и упала вниз, на лицо мертвой дикарки. В белое тело ударил свежий морской ветер, его обожгли солнечные лучи, окатило прохладой — странные, забытые, непривычные ощущения. Изекиль поначалу даже не мог понять, какие чувства что означают. Холодно ему или жарко? На плечи дует ветер или печет солнце?
Жрец покачнулся, но устоял. Опустил голову, осматривая гальку, сосредоточился, медленно наклонился, поднял храмовый ритуальный нож, выпрямился, зажав его в кулаке, и, покачиваясь и спотыкаясь через шаг, побрел к лесу, спеша укрыться среди зарослей, пока дикари не прибежали за своей соплеменницей.
Тело, отвыкшее от движений, подчинялось с трудом. За долгий, невероятно долгий срок служитель богини смерти разучился держать равновесие, а потому, дважды упав на пляже, к лесу дополз на четвереньках и только там снова выпрямился, удерживаясь за шершавые стволы. Медленно, никуда не торопясь, он брел от дерева к дереву, от куста к кусту, постепенно вспоминая прошлые навыки. К счастью, слух его работал так же четко, как и раньше — поэтому Изекиль услышал человеческие голоса задолго до того, как дикари появились в пределах видимости.
— Прости, всесильная, — пробормотал он, срезая гибкий ивовый прут, и принялся торопливо хлестать себя по бокам и ногам, бормоча молитву на отведение взгляда: — Кто увидит меня, тому глаза прутом выстегает, кто услышит — тому уши выхлестает, кто учует — тому нос отобьет, кто узнает — тому ветвь увидится зеленая, шипы колючие, птицы быстрые. Птицы улетели, весь вид унесли…
Он наклонился, положил ветки в хвою и прикопал ее серыми прошлогодними иголками. Потом прижался спиной к стволу. Дикари прошли шагах в сорока: пятеро мужчин в грубо выделанных и сшитых мехом внутрь шкурах торопились к пляжу, на несколько шагов обогнав плачущую девочку. В руках они сжимали короткие копья — кривые древки, каменные наконечники. На поясах висели кожаные мешочки, пучки ниток и деревянные колышки. Лохматые, небритые, вонючие.
Изекиль с грустью покачал головой: вот он, мир без Сошедшего с Небес! Где бронзовые и золотые инструменты? Где тонко выделанная льняная ткань? Где красивые тела — гладко выбритые, чистые, умасленные благовониями? Куда сгинули Мудрость и Порядок? Нефелим уснул — и Вселенная тут же рухнула обратно в Хаос, из которого Великий вытаскивал ее столько веков!
Жрец вздохнул и двинулся туда, откуда пришли люди. Судя по тому, как быстро они появились, селение находилось где-то совсем рядом.
Найти деревню дикарей не составило труда. Уже через час пути Изекиль почувствовал запах дыма, прогорклого жира, тухлятины. А еще через полчаса жрец вышел к берегу широкой реки, на холме у которой и осели здешние смертные. И опять служитель всесильной Аментет с тоскою вспомнил города и поселки Кемета: каменные дворцы номархов, расписанные яркими красками храмы и статуи богов, советников Великого и его самого, окруженные прочными заборами жилища писцов и номариев. Да что там номарии, если даже обычные пахари обитали в двухэтажных домиках с узкими окнами, внутри которых они прятались от полуденного зноя, а на плоских крышах встречали закаты, попивая хмельное пиво, заедая его медовым инжиром и вознося молитвы милостивым богам ночи!
В дома, которые выстроили себе дикари, в Кемете никто не загнал бы даже клятвопреступников. Впрочем, и назвать это домами было нельзя — длинные ямы в земле, накрытые двускатными крышами, пологи из шкур вместо дверей, общие выгребные ямы внизу холма. Судя по тому, что костры горели снаружи, на улице, в дикарских жилищах не имелось даже очагов. Лодкам, что лежали на берегу, тоже было далеко до величественных кораблей Зеленого моря — узкие, выдолбленные из цельного бревна, они вряд ли могли не переворачиваться на воде без помощи чародейства.
Пользуясь тем, что его все равно никто не замечает, жрец подошел к ближнему костру, сел на белесый валун и протянул к огню руки. Рядом крутилась девушка лет пятнадцати. Она могла бы считаться красивой — если бы не накинутая на плечи грубая шкура, свисающая ниже колен. Голова была просунута в дырку, прорезанную посередине цельного куска, а толстая веревка, опоясывающая бедра, не позволяла примитивному одеянию сползать с тела. Спереди и сзади болтались оставленные на своем месте лапы неизвестного зверя. Наверное, они считались украшением.
Впрочем, имелось у девушки еще одно украшение: на нитке, свисающей с шеи, помимо двух крупных клыков, поблескивали синие и желтые стеклянные бусины. Изекиль уже в который раз горестно втянул носом воздух: похоже, это было все, что осталось от могучего Кемета, страны-избранницы Нефелима, недавней столицы земли.
С дальней от реки стороны холма послышались горестные выкрики, истошный вой. Дикарка встрепенулась, подняла голову, отерла ладони об одежду, побежала туда. Изекиль не шелохнулся. Он знал, что случилось — в поселок принесли от моря покойницу. А потому жрец лишь ближе придвинулся к пламени, пропитываясь блаженным теплом.
Великий Амон-Ра не спеша уводил свою золотую ладью к горизонту, на мир опускались сумерки. Вскоре появились хозяева землянки: мужчина и женщина в возрасте, девушка, безусый юноша немногим старше ее и еще двое мальчишек, примерно семи и десяти лет. Все вместе они скрылись за пологом, но уже через мгновение дикарка выскочила наружу, выкатила из угасающего костра в глиняную плошку несколько угольков, опять ушла. Вокруг полога возник прямоугольник дрожащего красноватого света.
Служитель всесильной Аментет ждал — теперь он умел это лучше всего. Он подождал, пока погаснет свет. Потом подождал, пока утихнут шорохи. Затем подождал еще пару часов — на всякий случай. И лишь когда белый диск полной луны забрался в самый зенит, колдун поднялся, вознес богине молитву о «черном глазе» и вошел под полог.
«Черный глаз» не позволял жрецу различать цвета, но в остальном Изекиль видел все как днем. Изнутри землянка показалась куда более просторной, нежели снаружи. Здесь помещались сразу две широкие постели, на одной из которых отдыхали мужчина и женщина, а на другой дикарка прижималась к безмятежно посапывающему юноше. В торцевой стене были проделаны две укрепленные жердями полки, на которых, завернувшись в шкуры, спали мальчишки. Очаг внутри, как оказалось, имелся — тоже выкопанный в глине, рядом с узким столом. Под потолком, на тонких жилах, покачивалась пахнущая дымком крупная рыба.
Сперва жрец наклонился к мужчине — сделал глубокий вдох, чуть выждал, растворяя в себе полученную силу и душу. Затем поцеловал женщину. Молодые супруги отдали ему себя следующими, а в заключение жрец использовал мальчишек. Смертные ничего и не заметили, перенесясь из мира снов сразу в поля блаженства, а Изекиль осмотрелся в их жилище еще раз, но уже более внимательно. Особого выбора тут не имелось — шкуры, кожи, меха. После короткого колебания служитель Небесного храма накинул на плечи меховое одеяние мужчины, просунув голову в дыру, украшенную двумя лисьими хвостами, на ноги натянул мягкие меховые сапоги, опоясался ремнем без пряжки, но с несколькими свисающими мешочками. Изекиль распустил узлы, заглянул внутрь и выкинул на стол ненужные ему огниво, костяные крючки и иглы, нити, похожие на льняные, и короткие деревянные колышки. Вместо этого мусора опустил в один из мешочков священный храмовый нож и крепко-накрепко затянул узел.
