Волхвы вышли, дав влюбленным время привести себя в порядок, но уже менее чем через полчаса принялись вносить и ставить на пол небольшие камни с грубо нанесенными лицами. Вилия аккуратно распределяла их вокруг стола, спиной наружу. Наконец в тоннеле послышалось недовольное клекотание.
— Солнце высоко? — спросила Вилия.
— Только поднимается.
— Это хорошо. Обряд сей до полудня проводить надобно. Смотрите внимательно, мужи, земле себя посвятившие, ибо впредь творить таинство будете сами. Дайте нож.
Словен торопливо выдернул свой, протянул хранительнице. Вилия приняла… и вдруг замерла, задумавшись.
— Ты чего, берегиня? — спустя некоторое время переспросил князь.
— Ничего, — вздрогнула девушка. — Совсем мало для завершения осталось. Всего ничего. Смотрите и запоминайте…
Она схватила белого петуха, посадила его на дубовый диск, ловко резанула ножом вокруг шеи и прижала забившуюся птицу к дереву, говоря:
— Дай, белая птица, память свою на день-деньской…
Кровь потихоньку начала разливаться по столешнице, петух трепыхнулся еще несколько раз и затих. Вилия откинула его в сторону, схватила другого:
— Дай, черная птица, память свою на ночь-ночную…
Этот бедолага брыкался меньше своего товарища, но крови своей все-таки добавил.
— Дай, птица пестрая, крови своей на безвременье, — резанула хранительница последнюю жертву, дождалась, пока та затихла, откинула к стене. Затем указательным пальцем размешала натекшую черную лужу, повернулась к ближнему каменному Чуру, присела, мазнула его кровью по глазам, рту и по спине сверху вниз: — Чтобы видел, чтобы сказывал, чтобы знал.
Так она быстро прошла по кругу, перед каждой инициацией макая палец в кровь. Выпрямилась. Сглотнула:
— Слушайте меня внимательно, посвященные, члены Круга, отдавшие жизнь и судьбу земле своей. Отныне покой и будущее в руках ваших. Помните, помните днем и ночью, помните в радости и в годины тяжелые мой завет. Есть народы, что гордятся умением своим в набеги ходить. Есть народы, что гордятся умением дела торговые вести, богатства наживать. Есть народа, что гордятся мудростью своей. Отныне и навсегда долей и гордостью народа словенского станет совесть! Защищайте слабого, не бойтесь сильного, не сдавайтесь никому. Ибо в чести и справедливости ваша сила, и иной не бывать. Потеряете совесть — отринет вас земля, и скитания бесплотные станут уделом вашим. Честь и справедливость — только они сохранят словен до скончания веков! Слушайте меня, посвященные, члены Круга. Идолов сих, кровь заговоренную вкусивших, надлежит вам отправить на все стороны света и поставить на границах земель ваших, лицом наружу. А коли границы раздвигаться станут — из камня новых идолов высекайте, кровью заговаривайте и на новые рубежи ставьте. С того часа, как они места свои займут, все смертные, что за спинами их обитают, часть силы своей вам в руки отдавать начнут. Любовь, каковую люди к земле своей испытывают, к алтарю сему сбираться станет для защиты земли. Ныне вы не хитры в чародействе — но мудрецы, не желающие кровь человеческую ради утехи своей проливать, к вам, к алтарю за силой сбираться станут. С ними и знание придет. Да и земля, силу свою вам отдавая, тоже чему-то научит. Судьба у вас будет долгая. Город рано или поздно одряхлеет, вы ношу свою нести устанете. Тогда вы найдете для алтаря новое место и новых посвященных, что переймут от вас ваш долг. Но помните: сила ваша в любви людей к стране своей, к земле отчей. К вам, их охранителям. Не бойтесь истреблять тех, кто излучает ненависть, и берегите всех, кто ищет дружбы. Так и только так. Совесть, честь, справедливость. Помните об этом: совесть, честь, справедливость. Вот и все… Большего я для вас ни сделать, ни сказать не могу.
Вилия обошла стол, двинулась к уходящему на свет тоннелю.
— Ты куда?! — дернулся следом князь.
— Стой! — предупреждающе вскинула руку хранительница. Потом сделала шаг навстречу, подняла руку, осторожно коснулась подушечками пальцев его щеки. — Словен, любый мой… Я отдала тебе все, что могла. И спасибо тебе за то, что ты отдал мне. Прощай!
Она попятилась, потом развернулась и убежала наверх.
— Получается, дело, берегиней нам оставленное, еще только надлежит сотворить, — сделал вывод Кий, оглядывая влажно поблескивающие спины истуканов. — Посланников надобно снаряжать, Чуров отправлять на все стороны света, чтобы на рубежах место заняли. Токмо опосля и узнаем, что за силу нам алтарь сей даст. Как мыслишь, княже?
— Семь лодок найдем, — ответил Словен, глядя в сторону тоннеля. — От Ильменя реки во все стороны расходятся. Еще по озеру Нево можно умелых рыбаков послать. До листопада управимся.
* * *
Через четыре дня по подземному святилищу прозвучали твердые шаги. Взглянув в глаза замершему на стене Нефелиму, хранительница преклонила колено перед удивленной номарией, опустив голову, с собранными на затылке длинными волосами.
— Я уже начала беспокоиться, девочка моя, — вздохнула женщина. — Где же ты была так долго, Вилия?
— Я предавала Клан, великая.
— Что ты делала? — не поверила своим ушам номария.
— Я предала Клан. Во имя благополучия сестер и ради будущего Сошедшего с Небес я нарушила решение совета.
— И что же ты сделала?
— Я раскрыла смертным тайну алтаря власти.
— Что ты сделала?!
— Создала в Словенске алтарь.
— Значит, ты выбрала смертных, — сморщилась, как от зубной боли, номария. — Что же, ругать тебя уже бессмысленно. Остается только наказать. Ступай в свою келью. Тебе сообщат, какую кару изберет тебе совет.
* * *
Санкт-Петербург, набережная Лейтенанта Шмидта,
13 октября 1995 года. 10:20
Машину Пустынник оставил возле Академии художеств, дабы она никому лишний раз не попадалась на глаза, прошелся вперед по набережной. Напротив Пятнадцатой линии остановился, вытащил плод мандрагоры, покрутил перед глазами.
— Вот ты какое, яблочко наливное… — с улыбкой пробормотал он.
Плод, изначально имевший просто желтый цвет, теперь светился, словно янтарная безделушка. Да и не удивительно: столько дней каждый вечер, каждое утро, а то и ночью оно получало по два-три мощных энергетических импульса, напитываясь сильнее и сильнее. Пожалуй, посади его сейчас в землю — семена превратятся в огромный куст не за несколько лет, а за считанные часы.
— Жалко, что тебе не повезет… — Колдун поднял глаза на дорогу.
Гендиректора никогда не трогали утром — поэтому он не должен быть сейчас особо внимательным. К тому же на него нападала только девушка — а потому внимание к одинокому, безоружному мужчине должно быть снижено.
На всякий случай Пустынник расстегнул куртку и откинул ее полы, показывая надетую на голое тело сорочку. Никакой кобуры, никакого бронежилета. Обычный скучающий горожанин.
