* * *
Он ошибся всего на один день: длинная колонна одетых в тулупы и стеганые тегиляи воинов показалась на льду Ильменя к вечеру шестого дня после ухода на юг юного вестника. Словенск встретил гостей сперва громким билом, а потом — огромными кострами возле ворот, на которых запекались кабаньи и лосиные туши, хмельным медом, теплыми избами, где до утра отогревались по трое-четверо озябшие ратники. Правда, как обычно, на веселом гулянии не было князей ни словенского, ни русского. Братья, запершись в горнице, уединенно решали, какой станет грядущая война, кто чем станет командовать, куда наступать и как разрешать возможные споры.
— Не будет нам добычи в этом походе, брат, — налив Русу полный кубок, признал хозяин. — И чести мало будет. Против детей своих идем. Мало радости от такой победы.
— То-то не вижу сына твоего, Волхова, — кивнул Рус. — Что случилось с ним? Никак, терпения не хватило наследства ждать, торопится на стол сесть?
— Я бы простил ему желание править землей до моей кончины, брат, но не предательства родов наших. — Князь придвинул гостю блюдо с запеченным зайцем и откинулся на спинку стула. — Беда пришла в мой дом, брат. Лишился я сына, хотя и жив он по сей час. Явился минувшей зимой в наш град волхв из неведомых земель. По обычаю нашему гнать я его не стал. Дозволил остаться, о богах своих учить, именем их помогать, коли наши, родовые, не помогут. Он и научил. Сына моего, да и иных многих мужей сыновья к нему в ученики подались. Чародейства они стали творить черные, жертвы приносить человеческие, святилище богине смерти своей в стороне от стен строить начали. Задумал я помешать греху сему, детей в лоно семейное воротить, а волхва прогнать, откуда пришел. Да не по-моему случилось. Чародейским способом одолел волхв рать мою. Полтораста мужей головы сложили. И не просто сложили, а прислал злодей их отрубленные головы в ладье из-под соли, силой своей кичась.
— Много у него учеников? — задумчиво поинтересовался Рус.
— Мыслю я, не менее полусотни, — признал хозяин.
— Я с собой пять сотен привел, брат. Ты, ведаю, столько же выставить сможешь. Управимся силой такой супротив чародейства?
— Управимся. Силу я нашел, что чародейство черное разрушит.
— Полста отроков без чародейства супротив твоих сотен? — заметно удивился гость. — Зачем же ты меня звал, брат?
— Грех у меня перед тобой, — склонил голову хозяин. — Дабы силу против колдовства собрать, мне землю свою огородить Чурами потребовалось. Ради силы я не токмо нашу, но и твою землю под руку свою огородил.
— Вот, значит, как, брат… — Рус перестал жевать, рука его осторожно потянулась к рукояти меча. — Как же мы теперь с тобой решать это станем?
— Я уже решил, брат, — ответил Словен, делая вид, что не видит его приготовлений. — Грех я пред тобой искуплю, затем и звал. Рать нашу общую завтра ты под своей рукой поведешь. И не наша она отныне будет, а твоя. И земли, и рода мои тебе отдаю. С сего часа твои они, русские.
— А как же ты?
— Сгину я для всех, брат. Ухожу от мира. Клятву дал в обмен на силу, что землю нашу оборонит. Жизнь моя отныне тайной станет. Коли беда случится, и совет али сила моя понадобится — зови. А для жизни мирской, для походов ратных меня более нет.
— Постой! — испугался Рус. — Что люди скажут, коли после нашей трапезы сгинешь ты, а я, как старший в роду, стол твой унаследую? Мне такой славы не надобно!
— Ничего не скажут. Завтра на поле я с тобой вместе выйду. Но уже не в княжеском звании, а в волховском облике. Посему подозрений никаких на тебя не падет. Правь, брат, родами нашими. Прославляй имя наше, дабы не стыдно было, как придет час через мост Калинов перейти, с дедами и отцами встретиться.
— Прости меня, брат…
— За что? — удивился Словен.
— За все. За мысли дурные. За то, что угощение твое есть побоялся, увидев, что ты его не вкушаешь. За меч прости, с которым в дом твой вошел…
Рус поднялся, расстегнул пояс и кинул его от себя в самый дальний угол. Словен тоже встал из-за стола, и братья крепко, как в детстве после долгой разлуки, обнялись.
* * *
Это была первая в жизни князя Словена сеча, перед которой не шел он вместе со всеми ратниками к святилищу, не вел за кольцо в носу жертвенных волов. Он сидел в холодной пещере, еле освещенной колышущимся под потолком туманом. Рядом с правителем — теперь уже бывшим — вокруг деревянного стола застыли двое волхвов, а на столешнице, скрещенные над самым алтарем, лежали три посоха. Люди ждали, сами не зная чего. Может — какого-нибудь знака, символа. Того, что подскажет: сила действительно есть. Посохи стали тем оружием, что сможет одолеть силу злых духов, обосновавшихся у Вороньего холма.
— Как мыслите, управимся? — первым не выдержал Кий. — Коли Черный волхв всех мужей наших родов перебьет… Кто останется?
— Управимся, — поднялся Словен, забирая верхний посох. — Управимся, ибо другого пути у нас нет. Идем, братья. Пора.
Зима избавила объединенную рать от главного препятствия — полноводного Волхова, и потому колонна копейщиков, шагающих по трое в ряд, уже заворачивала за Рыжий увал. Волхвы, забыв про положенную сану степенность, торопливым шагом нагнали первые ряды и ведущего войско князя. Зато словенские воины, увидев своего правителя, пусть и одетого не в доспех, а в светлую хламиду служителя богов и с посохом вместо меча — все равно приободрились, повеселели.
Вороний холм, уже полностью лишившийся леса, открыл позорное святилище Черного волхва издалека, еще с расстояния в полтора поприща — странное, воистину богопротивное сооружение из нескольких десятков столбов. На некоторых виднелись человеческие и воловьи черепа, останки привязанных в полный рост, обнаженных людей. Однако и рать была заметна издалека — поэтому из двух длинных строений, дымящих продухами чуть поодаль от святилища, очень скоро навстречу наступающим потянулись молодые люди, собираясь на середине склона.
Изекиль смотрел на человеческую колонну, ощетинившуюся копьями и покачивающую щитами, и не верил в свою удачу. Смертные сами отдавались ему в руки! Ведь могучие звери, в которых он мог оборачивать своих учеников — носороги, крокодилы, слоны, львы, — вряд ли смогли бы захватить хорошо укрепленные твердыни. Даже обычная стена стала бы для них неодолимым препятствием. Хотя в поле… В поле они без труда стопчут кого угодно! Все смертные, все воины сами вышли для побоища, принесли свои жалкие жизни к его ногам. Жрецу оставалось лишь истребить одним ударом всех! И тогда поселения дикарей останутся пустыми и беззащитными. Приходи и занимай…
— Благодарю тебя, всесильная! — благоговейно вскинул руки к небу Изекиль. — Благодарю тебя за столь щедрый дар! Клянусь, я буду достоин твоей милости. Волхов, дитя мое, созывай всех, всех до единого. Готовьте мазь, готовьте жертвы. Сегодня определится судьба и ваша, и всего этого несчастного мира.
Рать, замедлив ход на удалении примерно пяти сотен шагов, начала разворачиваться в широкую шеренгу. Плотный, непробиваемый для смертного строй. Стена щитов, сотни смертоносных бронзовых жал, выставленных вперед. Изекиль отметил, что от копейщиков чуть приотстала неровная толпа, расчехляющая длинные свертки. Лучники! Половину пришедшего на этот раз войска составляли лучники. Это означало, что к своему малочисленному противнику дикари стали относиться с куда большим уважением. Вот только что смогут сделать жалкие слабенькие луки толстым шнурам разогнавшихся во весь опор носорогов? Жрец даже засмеялся и покосился на своих учеников. Те уже приволокли связанных пленников, наловленных осенью в окрестных стойбищах, начали раздеваться.
