– Когда выходят против тебя амалекитяне, боевой дух крепнет, – усмехнулся Осия. – Всем известно, что амалекитяне не любят брать пленных, разве что самых сильных мужчин могут они оставить в живых, чтобы те служили им, и всем известно, что амалекитянское рабство стократ хуже египетского. У египтян рабы живут хоть и плохо, но долго, и многие из них умирают от старости. Амалекитяне же изнуряют своих рабов непосильным трудом и беспрестанно осыпают побоями, потому что жестокость у них в обычае. Мало какой раб протянет у них дольше года, самое большее – двух. Потому воины намерены стоять против амалекитян до последнего и биться с ними насмерть, иначе нельзя. В бою с египтянами трусость может сохранить жизнь, в бою с амалекитянами она не поможет!
Обсудив дела, Осия хотел уходить, но Моисей задержал его.
– Скажи мне, Осия, – спросил он после небольшого раздумья относительно того стоит ли вообще спрашивать такое, – какого ты мнения о военачальниках Савее и Авенире?
– Савей надежен, но привык действовать прямо и рубить сплеча, – ответил Осия, не выказывая никакого удивления. – Туда, где может потребоваться действовать хитростью, его лучше не ставить, в хитростях он не искушен. Авенир же… Авенир – человек с двумя личинами. Одна из них – личина храброго воина и начальника, требовательного в своей суровости. Другая же – коварный сановник, привыкший больше полагаться на хитрость, нежели на правду. Авенира я никогда не поставлю туда, где за ним нельзя будет приглядывать, потому что не привык целиком полагаться на подобных ему. И все это я сказал, не вспоминая о том, что он выступал против моего назначения. Это мнение одного полководца о другом, не более того. Пока я начальствую над войском, Авенир и Савей будут среди тех, кто ведет в бой основные силы. Один, потому что его стихия – прямой удар, а другой, потому что ничего больше ему нельзя доверить.
– Может быть, Авенира стоит отстранить от командования воинами? – предложил Моисей.
– На то нет прямой причины, – ответил Осия, – да и вдобавок каждый воин у нас на счету, не говоря уже об опытных военачальниках. Зачем отстранять Авенира? Или есть нечто такое, чего я не знаю?
– Есть нечто такое, что я сам бы очень хотел узнать, – ответил Моисей, и на этом разговор с Осией закончился…
Утро принесло новое чудо. Солнце взошло, трубы протрубили, люди вышли из своих шатров и увидели необычное – все вокруг было покрыто мелкими белыми шариками, похожими на кориандровое семя, и было так во всем стане. Белые шарики лежали на камнях, свисали с ветвей кустов, они покрывали песок, и казалось, что пустыня побелела за ночь. Люди дивились, потом кто-то наклонился и взял несколько шариков в руку. Его примеру последовали другие. Вот кто-то растер удивительную находку в ладонях и понюхал, а потом лизнул… Первыми отважились попробовать самые смелые, они попробовали и закричали:
– Это вкусно, это хрустит на зубах и напоминает лепешку, обмакнутую в мед!
Другие тоже отведали, и очень скоро весь народ был занят сбором новой еды.
– Это – манна небесная, – говорил Моисей людям, – пища, которую вам послал Господь. Собирайте столько, сколько сможете съесть, не оставляя на завтра, потому что долго не сохранится она в жаркой пустыне. Если Господь дал вам пищу сегодня, то даст и завтра!
– Хвала Господу! – отвечали люди и радовались.
Манны было достаточно для того, чтобы питаться весь день, а на следующее утро ее собирали снова. То, что не успевали или уже не хотели собирать, таяло на солнце.
Глава 22
Родник в скале
Голубя подбил из пращи мальчишка. Птица низко кружила над станом, словно высматривала кого-то, и невозможно было удержаться от того, чтобы не бросить в нее камнем. Голубь не хуже перепела, его мясо питательно, а в пустыне любое съестное ценно вдвойне.
К правой ноге голубя был привязан тонкой нитью мешочек, а в мешочке лежал свернутый в тугую трубочку папирус, шириной с палец. Мальчишка не был бы мальчишкой, если бы не развернул папирус, но любопытство его не вознаградилось – он увидел множество точек, а не какую-то интересную картинку. «Наверное, птицы так пишут письма друг другу, – подумал мальчишка, – берут папирус и тычут в него клювом, вот и получаются точки».
Вечером, когда встали на ночевку, мальчишка отдал голубя матери (гордость мужчины-кормильца переполняла его при этом), а папирус и мешочек показал отцу в доказательство тому, что птицы умеют писать, а голуби служат у них гонцами, приносящими письма.
Отец мальчишки был простым землепашцем по имени Рувим, но разумом его Бог не обделил. Он сразу догадался, что письмо написано не птицами, а человеком. Где это видано, чтобы птицы переписывались друг с другом! А вот люди переписываются, и те, кто строит козни, стараются сделать свои письма непонятными для других.
Землепашец Рувим не умел ни читать, ни писать, поскольку никогда этому не обучался, но он видел египетские иероглифы и видел, как пишут евреи. Письмо, которое принес сын, было не похоже ни на одно, ни на другое. «Дело неладно, – подумал землепашец, – не иначе как враги наши шлют друг другу послания таким образом». Не дожидаясь, пока жена изжарит голубя (да и что там есть, если делить на всех – пусть уж больше достанется сыну), он взял письмо, не позабыв и про мешочек, в котором оно лежало, и показал его кое-кому из соседей, которые шли рядом и разбивали шатры тоже рядом. Соседи согласились, что дело и впрямь неладно. Тогда Рувим отправился к своему старейшине – начальнику колена Завулонова Элиаву, сыну Хелона, и отдал письмо ему.
Элиав, едва увидев письмо, взволновался и поспешил с ним к Моисею, не забыв похвалить Рувима за находку и передав ему для удачливого сына его пару горстей сушеных фиников.
– Вот что попало в руки одному мальчику из моего племени сегодня днем, незадолго до того, как мы стали на ночевку, – сказал он. – И не будь я сыном своего отца, если это не тайные письмена врагов наших!
– Письменами это назвать трудно, – ответил Моисей, рассматривая папирус. – Здесь одни лишь точки и ничего, кроме них. Но расставлены они в определенном порядке, и это наводит на размышление…
– Да и кто станет ради пустой забавы устраивать такое – писать письмо, шить из тонкой кожи вместилище для него, ловить голубя и привязывать к нему письмо! – добавил Элиав. – Ради пустой забавы можно хлопать в ладоши, петь или играть на флейте. Рувим сказал, что сын его подбил голубя, когда шел за воинами, охранявшими нашу казну!
– Казну? – встрепенулся Моисей, сразу же вспомнив о своих подозрениях в отношении казначея Манассии. – Элиав, прикажи привести мальчика ко мне, я хочу его расспросить лично.
Элиав тут же отправил посыльного. Спустя некоторое время красный от смущения мальчик и его запыхавшийся от быстрой ходьбы отец предстали перед Моисеем.
Отца Моисей попросил обождать снаружи, зная, что в присутствии родителей дети обычно бывают менее разговорчивыми. Мальчика же усадил рядом с собой, погладил по голове, похвалил за сметливость и как бы между делом, спросил:
