– Барин, спать пора.
Посмотрел поручик на Митьку, блеснул в глазах огонек, и вдруг говорит капитану:
– Вот на Митьку ставлю.
Митьку словно огнем обожгло.
А капитан Пикин снова сдает карты и приговаривает:
– Что ж, Митьку так Митьку. Вот он у меня узнает, кто холоп и кто барин!
Сыграли, и снова проиграл поручик.
– Митька! – закричал Пикин. – Собирай свои вещи, да медаль смотри не забудь! Будешь у меня при медали сапоги чистить.
Митька не отозвался.
Встал капитан, вышел на кухню: смотрит, а Митьки не видно.
Вбежал Вяземский:
– Митька!
Никто не отзывается.
– Митька! – снова закричал поручик.
А Митьки словно и не было.
Ушел Митька.
Смотрит Вяземский – только дверь на улицу слегка приоткрыта да лежит в углу забытая Митькой дудка.
Глава четвертая Добрый барин
Неожиданная встреча
Третий день кривой Савва жил в Питере. Привез Савва из Закопанок соленые огурцы, продавал ведрами.
– Огурцы соленые! Соленые-моченые! Кому соленые? – надрывал он глотку.
Да только мало кто покупал. Огурцов на базаре и без того хоть пруд пруди.
На четвертый день с самого утра Савва опять стоял около своих кадок – отмерял огурцы. А рядом с бочками лежала большая краюха хлеба. Савва по куску от нее отламывал и ел. Вдруг видит – чья-то рука тянется к краюхе хлеба. Схватил он руку. Обернулся – мальчишка. Посмотрел – Митька.
Признал и Митька кривого Савву – растерялся.
– Жив! Ить те жив! – вскричал Савва. – Ух, радость-то какая! А мы тебя похоронили. Еще в тот год узнали, что ты от господ убег. А потом сказывали: уже по весне нашли в лесу замерзшего мальчишку. Так мы думали… Ан нет, жив-таки!
И рассказал Савва Митьке и про отца, и про мать, и про всю Закопанку.
– Жизнь-то в Закопанке совсем расстроилась, – говорил Савва. – Распродали господа мужиков. Старосту Степана Грыжу – так и того продали. А родителев твоих, – говорил Савва, – сосед, князь и енерал Юсуповский, купили. Помещик-то у них добрый. А наши-то господа совсем разорились. Лесок, что по ту сторону речки, продали. Землицу, что от старой баньки шла, тоже продали. И из дворовых всего два человека осталось – девка Маланья да я. Кривой – никто не берет. Эхма, было времечко! – закончил свой рассказ Савва. – Другие нонче пошли времена.
– А вы тут чего, дядя Савва? – спросил Митька.
– Как – чего? Я теперь на месяц кажин раз в Питер езжу. Барыня посылают. Пшено вожу, редьку, огурцы. Оно дороже выходит… Да ты о себе расскажи, о себе.
Митька рассказал.
– Ить дела! – проговорил Савва. Потом подумал, сказал: – Митька, завезу-ка я тебя до родителев. Вот уж радость будет! А там, глядишь, князек ваш тебя и выкупит. Вот и заживете все вместе!
Всю дорогу Митька только и думал что об отце и матери.
Ехали по талому снегу. Бурлили ручьи. Светило солнце.
И Митьке было легко и радостно.
– Дядя Савва, – спрашивал Митька, – а кот Васька жив?
– Жив, жив, – отвечал Савва. – Чего ему не жить!
– Дядя Савва, а барин, он добрый, выкупит?
– Выкупит, – отвечал Савва. – Вот крест – выкупит!
Как и обещал, привез Савва Митьку домой.
– Аксинья! – позвал. – Аксинья! Принимай гостя.
Выбежала Аксинья, увидела Митьку, онемела от счастья. А потом как заголосит, как заплачет! Схватила Митьку, целует…
– Ох ты, мой родненький! – причитает. – Похудал… Ох ты, мой ненаглядный.
Вышел Кузьма, посмотрел на сына, признал не сразу…
– Что стоишь? – крикнула Аксинья. – Чай, сын прибыл… Митя, Митенька! – и снова заголосила.
На шум выбежал кот Васька. Посмотрел на Митьку, мяукнул; подошел, выгнул спину, задрал хвост и стал тереться о Митькины ноги.
– Признал, признал! – воскликнул Савва. – Ить ты, паршивец, признал!
А Митька стоял, вытирая рукавом намокшие глаза. И не знал, плакать или смеяться.
Митька был счастлив.
Блаженный
Князь Гаврила Захарьевич Юсуповский был генералом русской армии. Под Фокшанами генерал получил тяжелое ранение в голову, вышел в отставку и поселился в своем новгородском имении. Занялся генерал хозяйством. Усадьбу привел в порядок, дом перестроил. Накупил дворовых, тягловых мужиков прикупил. Выписал садовника из Питера и повара. И пошло генеральское хозяйство в гору. Барин был добр. Мужиков не обижал, на Пасху и Рождество гостинцами баб одаривал, а в день святого Гаврилы раздавал всем по пять копеек медью и бочку браги выкатывал.
Только стали мужики вскоре замечать за барином какие-то странности. Забываться стал временами, на себя всякое наговаривал. То возьмет в рот кинжал, бегает по двору и кричит: «Турок я! Турок!» То положит на порог голову и заплачет: «Пугачев я, Емелька, рубите мне, вору и разбойнику, буйную голову!» А еще, когда грянет, бывало, гром, бледнел барин и начинал шептать: «Война, война, снова турка в поход идет!»
В день приезда Митьки побежал Кузьма к князю, бросился в ноги.
– Не откажи, барин! – просит. – Уж пожалей, откупи сынка у графа Гущина!
Рассказал Кузьма генералу про Митьку, стоит на коленях, просит.
– Вот оно как! – удивился генерал. – На войне, говоришь, был?
– Был, был! – зачастил Кузьма. – Медаль с той войны привез.
– Медаль? – протянул генерал.
Приказал князь привести к нему Митьку.
– Падай, падай барину в ножки! – подталкивает Кузьма Митьку.
А Митька по-солдатски отбил шаг, подошел к генералу и докладывает:
– Солдат гренадерского Фанагорийского полка Дмитрий Мышкин прибыл!
У Кузьмы от удивления скула отвалилась. «Ну, все испортил», – решил.
Оказывается, нет. Взглянул генерал на Митьку, сказал: «Вольно». Потом обошел вокруг Митьки, осмотрел со всех сторон, медаль пощупал и ответил:
– Ладно. Откуплю.
Кузьма бросился целовать барскую руку. А генерал вдруг как закричит:
– Не трожь, не трожь, сейчас взорвется!
Отскочил Кузьма, стал неловко кланяться и пятиться к выходу.
– Что с ним, тять? – спросил потом Митька.
– Блаженный, – ответил Кузьма.
И вот снова живет Митька в родительском доме. И снова помогает отцу и матери.
