Пошел боярин Дупло к другому соседу, к боярину Истоме Лыкову. Конечно, рад был бы Истома Лыков, если бы царь Иван покинул русский престол. Однако вслух свои мысли произносить не стал. Выжидал, осторожничал боярин Истома Лыков.
В своем послании царь Иван говорил не только о желании уйти от власти. Он высказывал также жалобы на бояр и приказных людей, упрекал их в нерадивости и даже в изменах.
Заёкали боярские сердца.
Из Александровой слободы царь Иван обратился и к черному, то есть к простому посадскому люду. Однако тут уже не было грозных суровых слов. Писал царь, чтобы посадские люди «никакого сумнения не держали», что опалы на них не будет и царского гнева нет.
Забурлила Москва.
Устали они от боярских смут. Они – за царя Ивана. На стороне царя и купеческий люд. Поощряет государь дела торговые. «Наш он царь, хотя и крутой, и грозный. Не нужно царя другого».
Должны были высказать свое мнение князья и бояре.
Чертыхнулся боярин Мансур Дупло. Однако сказал:
– Не нужно царя другого.
Чертыхнулся князь Фаддей Затонский. Однако сказал:
– Не нужно царя другого.
Чертыхнулся боярин Истома Лыков. Однако сказал:
– Не нужно царя другого.
И другие князья и бояре за царя Ивана слова сказали.
В Александрову слободу были направлены посыльные. Просили они, чтобы царь Иван «государства своего не оставлял» и всем владел и правил, как посчитает нужным.
Принял Иван Грозный послов из Москвы. Выслушал. Согласился остаться на русском троне. Ушли посыльные.
Сверкнули глаза Ивановы. Налились свинцом:
– Ужо!
Сжались в кулаки, до боли в пальцах, царевы руки. Поднял он посох и грозно по полу стукнул.
Особые
Дивились все на Гришку Плещеева.
– Ну и ну!
– А зачем же собачья морда у седла?
– Шерсть-то, шерсть-то к чему, как метла, на конце кнутовища?
Ухмылялся Гришка. Выпячивал губы:
– Для опознания.
Сидит Гришка на высоком коне. Сверху на Гришке грубая, почти нищенская роба. Откинул край: с внутренней стороны роба подбита овчинным мехом. Откинул сильнее. Под робой – нарядный кафтан. Суконный. Золотом шитый. Заметили люди – снова мех, но не овчинный теперь, а то ли куний, то ли соболиный. Дорогой, редкий.
– О-го!
Но не столько людей поразил Гришкин наряд – бедная роба и дорогой кафтан, – сколько то, что к шее лошади, на которой сидел Гришка, была привязана собачья голова. В руках у Плещеева плеть. На ее конце метелкой болтается кусок шерсти.
– Дивное что-то, – поражаются люди.
Поселившись в Александровой слободе, Иван Грозный провозгласил опричнину (опричнина от слова «опричный» – особый) – создал отдельный, особый воинский корпус. В него было зачислено 1000 человек.
Гришка Плещеев – один из опричников.
– Что же это такое? – интересуются люди.
– При царе будем, – отвечал Гришка.
– Так мы ж тоже все при царе.
– Это другое дело, – растолковывал Гришка. – Мы опричные. Мы особые. Царь нам верит. Царь выделяет. Но, но, – прикрикнул на сдвинувшуюся было лошадь. – Стой!
Давно уже зрел у Ивана Грозного план нанести решительный удар по боярству. И вот создана опричнина.
Отбирал царь людей в опричники с особым расчетом. Попали туда и богатые люди из старых княжеских родов, и представители боярской знати. Но большинство опричников были выходцами из незнатных фамилий или из малоземельных дворян. Выдвигал таких людей Иван Грозный. Поддерживал. Считал, что они будут более преданно служить и ему, и государству.
Гришка Плещеев был как раз из таких – небогатых.
– А голова-то собачья зачем? Голова у конячьей шеи? – не отпускают Гришку жители.
Посмотрел Гришка с высоты на людей:
– Будем кусать, как собаки.
– А метла?
– Выметать все крамольное, царю неугодное.
Присвистнул Гришка. Коня вшпорил. Умчался.
Заболталась на скаку собачья голова. Заметалась на кончике плети волосяная метла по ветру.
Старый и новый
Стоял в тот день крик по всему Белёву. С насиженных дедовских мест выселяли князя Данилу Гавриловича Холмского. Несколько веков тому назад, еще при Ярославе Мудром, здесь поселились Холмские. Вот ведь с каких годов.
Любит князь свою вотчину, свой Белёв. Любит Оку, хотя она еще и не очень широка в этих местах. Любит простор под Белёвом. Лес, что на той стороне реки.
Всё и всех знает здесь князь Данила Гаврилович. И князя все знают. Приросли к нему. И дворяне, и страдники, то есть крестьяне, и все остальные. Есть на кого опереться князю. Вот уж где-где, а здесь, в Белёве, он воистину – князь. Владыка.
И вот приказ царя Ивана – выкатывайся из родного гнезда, князь Данила.
Под опричнину Иван Грозный отдавал целый ряд уездов и городов. Сюда вошли Можайск, Вязьма, Ростов, Ярославль, Козельск, Вологда, другие города. Вошел и Белёв. Из опричных городов и уездов царь приказал выселять старых владельцев и вместо них помещать опричников.
Не без умысла так поступал Иван Грозный. Прав князь Холмский – отрывал царь неугодных ему князей и бояр не только от старых вотчин, но, главное, от старых связей, привязанностей и привычек. Лишал опоры и тех корней, которые давали им власть.
Чернее тучи ходил князь Холмский по отчему дому.
– Так-то – за родовые заслуги. Собирайся. Езжай. Да куда? В Казанские земли. К черту под язык, к сатане под лавку, – ругался князь.
Действительно, многих князей и бояр Иван Грозный переселял на Среднюю Волгу. И тут есть расчет у царя Ивана – пусть обживают русские новые земли.
Не может успокоиться князь Холмский:
– Ирод! Подальше от Москвы гонит. Своих-то – к себе, поближе.
И в этом тоже не ошибался Холмский. Окружил царь Иван Москву надежным кольцом опричников.
Отдают земли, усадьбу, дом и все ранее принадлежавшее князьям Холмским опричнику… Князь Данила Гаврилович даже фамилии не запомнил. Первый раз слышит.
– Ни роду ни племени, – снова кривится князь. – Э-эх, клюкой бы, вурдалака, по темени. – Повел головой по кругу: нет ли кого поблизости, и в мыслях – затаенных, запрятанных: – Заодно б и его той же клюкой – царя-ирода, Ивашку.
Приказ есть приказ. Собрались Холмские. Покатили телеги.
А навстречу тоже идут телеги. Опричник. Новый владелец едет.
Рюриковичи
Красив князь Владимир Старицкий. Незлобен. А главное – смелый и добрый воин.
