– Ну, – заговорили солдаты, – теперь готовься к штурму.
В это самое время Барабыку вызвали к царю. Посмотрел Петр на раскосые глаза Бабата.
– Татарин? – спросил.
– Калмык, – ответил Барабыка.
– Ишь ты! – усмехнулся Петр. – А тоже солдат.
– Барабанщик я, – ответил Барабыка.
– Вот ты мне и надобен, – сказал Петр. – Пойдешь к крепости, передашь письмо нарвскому коменданту. Да смотри иди осторожно, – напутствовал Петр. – Бей в барабан шибче, говори, что ты есть российский парламентер.
Пошел Барабыка, бьет в барабан что есть силы. Заметили шведы солдата, перестали стрелять.
– Кто такой? – закричали, когда Барабыка подошел к крепости.
– Я есть парламентер российской армии, – отвечает Барабыка.
Скрипнули железные засовы тяжелых крепостных ворот, одна из створок их медленно приоткрылась. Барабыка вошел в крепость.
Повели Барабыку кривыми маленькими улочками нового города мимо разбитых и горящих домов к нарвскому замку. Перед замком – глубокий ров. Через ров – мост. Мост поднят.
– Кто такой? – закричали с той стороны часовые.
– Я есть парламентер российской армии, – вновь повторил Барабыка.
Громыхнули тяжелые цепи, мост опустился. Барабыка вошел в замок. Повели Барабыку по узким коридорам и крутым лестницам. Наконец вошли в большой зал. В глубине увидел Барабыка высокого, худого старика. «Генерал Горн», – узнал Барабыка.
Взял Горн письмо, стал читать. «Сам Господь Бог разрушил Гонор, – писал Петр, – путь к приступу открыт…» Петр предлагал Горну сдать крепость и кончить кровопролитие.
Прочел Горн письмо, уставился на Бабата.
– Иди к царю Петру, – сказал, – передай: шведы не сдаются. Понял?
– Никак нет, – отвечает Барабыка.
– Иди к царю Петру, – повторил Горн, – скажи: нет такого правила, чтобы шведы сдавались.
– Как так – нет? – возражает Барабыка. – Есть. И при Орешке сдавались, и при Ниеншанце сдавались. Выходит, есть такое правило. А Нарва чем лучше? И при Нарве сдадутся.
– Что? – закричал Горн.
Налились кровью генеральские глаза. Схватил Горн шпагу, бросился к русскому солдату:
– Вон! – закричал. – Вон!.. О святая Мария!
Так и ушел Барабыка ни с чем.
Доложил Барабыка царю все, как было.
– Ишь ты! – сказал Петр. – Так и сказал Горн: «Шведы не сдаются»?
– Так точно, бомбардир-капитан!
– А может, и прав генерал Горн? – спрашивает Петр.
– Как так – прав? – возражает Барабыка. – Я же ему говорю: «При Орешке сдались – раз, при Ниеншанце сдались – два и при Нарве, выходит, сдаться должны». Как же так, Бог троицу любит.
– Молодец! – говорит Петр. – Мыслишь, как и пристало российскому солдату.
– Никак нет, государь, – говорит Барабыка.
– Что – никак нет? – не понимает Петр.
– Какой же я солдат? Барабанщик я.
– Ну и что, барабанщик – не солдат, что ли? – удивился Петр.
– Нет, бомбардир-капитан, – отвечает Бабат, – какой же он солдат, раз ружья не имеет.
– Ишь ты! – вновь усмехнулся Петр. – Ружья, говоришь, не имеешь? Ладно, иди к ротному командиру, скажи: государь приказал ружье выдать. А про шведов это ты правду сказал: и при Нарве сдадутся.
Штурм
На следующий день русские начали штурм Нарвы. Шли на приступ тремя большими колоннами.
Солдаты тащили лестницы и багры, оставив для облегчения в лагере походные ранцы.
На штурм нарвской стены шел и Бабат Барабыка.
Шведы открыли огонь. Стреляли пушки из крепости и через Нарову с высоких ивангородских стен. Ловко, страшно бились шведские солдаты. Там, где у высокой стены бастиона Гонор русские установили штурмовые лестницы, летели на голову атакующих камни, янтарными брызгами рассыпалась горящая смола.
По крепости на взмыленном коне носился генерал Горн.
– Шведы, шведы, – кричал он, – не посрамим шведской славы! Вперед, шведы!
Приступ русских был неудачный. Добираясь почти до самого верха стены, солдаты не могли закрепиться. Штурмующие отхлынули. Отбежал со всеми и Барабыка. Установилась тишина. Никто не решался первым повторить атаку. И вдруг недолгую тишину нарушил барабанный бой. Это в свой барабан ударил Барабыка. Медленно, в такт барабанной дроби, он стал подходить к крепостной стене, стал подниматься по лестнице.
Шведы опешили. Они смотрели на смельчака, боясь стрелять. А Барабыка продолжал бить в барабан, продолжал подниматься по лестнице. И вдруг всё зашевелилось, задвигалось. Русские снова бросились на штурм. Снова раздались выстрелы, полетели камни, полилась смола.
Барабыка вскочил на крепостную стену. Кругом свистели пули, с Бабата сбило шляпу, от горящей смолы затлел кафтан. А он стоял на самом верху и бил в барабан:
Тра-та-та! Тра-та-та!
А оттуда, с той стороны стены, несся зычный голос генерала Горна:
– Шведы, за Господа Бога и короля вперед!
Однако поздно. Русские овладели стеной. Вот их все больше и больше.
А наверху по-прежнему стоит Барабыка и что есть силы бьет в барабан. Потом забрасывает барабан за спину, сует палочки за пояс, хватает ружье и, задрав полы горящего кафтана, прыгает вниз.
Русские врываются в Нарву. А внизу гремит голос Горна:
– Шведы, шведы, позор вам, шведы!
Шпага генерала Горна
Был у Бабата дружок из солдат. Странную имел фамилию – Перец. Молчит, молчит Перец, а потом возьмет да такое скажет! Все норовил про царя Петра дурное сказать.
А тут еще Бабат его вконец разозлил. Как вернулся Бабат от царя, так и стал хвастать, что Петр ему и ружье выдать приказал, и награду пообещал.
– Чему радуешься? – перебил Перец Бабата. – Нашел отца-благодетеля! Он тебе ружье рад всунуть. Дура, царь – он и есть царь. Думаешь, ты ему нужен? Силушка твоя нужна. Чай, немало на его совести нашего люду. Вон она, царская милость, – говорил Перец и задирал рубаху. Там поперек волосатой спины ровными рядами шли красные рубцы. – А за что? – спрашивал Перец. – За то, что правду сказать не побоялся.
И уж какой раз за этот поход начинал рассказывать Перец о том, как взбунтовались в его родном селе мужики, а царь прислал солдат и приказал всем батогов всыпать. А кто виноват, что мужикам на деревне жрать нечего? Вестимо, он, царь.
– Так ведь то не царь, а бояре виноваты, – пытается возражать Бабат.
– Ишь ты, «бояре»! – передразнивает Перец. – А царь – он кто, мужик? Царь – он и есть первейший боярин. От него все в государстве зависит.
