Суворочка
Была у Суворова дочь – Наташа. Души не чаял Суворов в своей Наташе. В каких бы дальних походах ни был, всегда вспоминал о ней, писал частые письма, называл «душа моя», «милая голубушка», а друзьям говорил: «Смерть моя – для отечества, жизнь моя – для Наташи».
Но вот Наташа выросла, была принята при царском дворе, закрутилась на разных балах и званых приемах и совсем забыла отца.
Грустил Суворов в одиночестве. Особенно загрустил, будучи в ссылке в селе Кончанском. Редко-редко приходили сюда письма из Питера.
А тут привязалась к Суворову девочка Катя Калашникова. Ходила Катя с Суворовым в лес, навещала Мишку, суворовского коня, жившего здесь в «отставке», лазила на гору Дубиху, где среди старых дубов и елей стояла маленькая сторожка, в которой любил отдыхать и работать Суворов.
Идут фельдмаршал и Катя, ведут разговор.
– Ты старенький, – говорит Катя.
– Какой же я старенький? – возражает Суворов. – Я молод. Смотри… – И прыгает, словно мальчишка, через овраг.
Катя смеется.
– Ты седенький, – говорит.
– Не сед я, а рус, – отвечает Суворов и молодецки встряхивает реденькими своими кудрями.
– У тебя морщинки на лбу.
– Какие же это морщинки? – отшучивается Суворов. – Это лихие шрамы.
– Ты не у дел, – заявляет Катя.
– Как не у дел! Вот и неправда, – уже серьезно скажет Суворов.
Возьмет девочку за руку и поведет в лесную сторожку. Переступит Катя порог – кругом книги и карты. Глянет на карты, а там планы боев и сражений. Хоть и жил Суворов в изгнании, да времени зря не тратил, готовился к новым походам.
К осени Суворов оборудовал одну из комнат кончанского дома под зимний сад. В лесу выкопали они вместе с Катей молодых сосенок, берез и елок, посадили их в кадки, установили в комнате. Потом с кончанскими мальчишками наловили синиц, снегирей и щеглов. Назвали комнату «птичьей горницей».
Любил Суворов сиживать в «птичьей горнице». Приходила сюда и Катя. Сдружились они с фельдмаршалом. Вместе следили за птицами, давали им воду и корм, чистили комнату. А потом Катя садилась поближе к Суворову, и тот принимался рассказывать ей удивительные истории и забавные сказки.
Но вот случилась беда. Заболела Катя тяжелой болезнью – оспой. Заболела и не поправилась.
Осиротела «птичья горница».
Сразу же по весне Суворов выпустил птиц на волю. А сосенки, березки и елки наказал высадить рядом с Катиной могилкой. Деревца разрослись. Появилась рощица. Часто приходил сюда Суворов, молча стоял и о чем-то думал. Может, о Кате. Может, и о Наташе.
А Наташа по-прежнему ездила по разным вечерам и балам и совсем перестала писать в Кончанское.
Николев
В селе Кончанском Суворов находился под надзором обедневшего помещика Николева.
Доставалось Суворову от Николева. Строго соблюдал Николев режимные правила: письма вскрывал фельдмаршала, доносил о тех, кто посещал опального полководца, следил, чтобы Суворов не отлучался в соседние села.
Едва Суворов куда-нибудь собирается: «Не велено, ваше сиятельство, не велено!» – кричит Николев и задерживает лошадей.
Направится Суворов с кончанскими мальчишками в лес по грибы или ягоды, и Николев тут как тут, возьмет лукошко, идет следом: «Ну как фельдмаршал удрать собрался!»
Николев гордился своим положением.
– Служба у меня немалая, – говорил он крестьянам, – сам фельдмаршал у меня в подчинении.
– Правда. Правда твоя, – соглашались крестьяне. – Может, тебе еще и награду дадут за усердие.
При таких словах Николев широко улыбался.
– А что? – отвечал. – Может, дадут. Оно по заслугам.
И дали.
Когда Суворов был снова призван в армию, император Павел Первый стал спрашивать, есть ли какие просьбы у полководца.
– Есть, есть, ваше величество, – ответил Суворов. – Великая просьба имеется.
– Говори.
– Был у меня в Кончанском надзиратель, – произнес Суворов, – исправно, ваше величество, свое дело вел: письма читал, в Питер докладывал, никуда из Кончанского не выпускал. За подобное усердие достоин высочайшей награды.
Император не понял насмешки фельдмаршала и наградил Николева.
Глава третья Последний поход
Альпийские горы
Высоки Альпийские горы. Здесь крутые обрывы и глубокие пропасти. Здесь неприступные скалы и шумные водопады. Здесь вершины покрыты снегом и дуют суровые леденящие ветры.
Через Альпийские горы, через пропасти и стремнины вел в последний поход своих чудо-солдат Суворов.
Трудно солдатам в походе. Вьюга. Снегопад. Непогода. Путь дальний, неведанный. Горы. Холодно, голодно солдатам в пути. Идут, скользят, срываются в пропасти. Тащат тяжелые пушки, несут пообмороженных и хворых своих товарищей.
А кругом неприятель. Пройдут солдаты версту – бой. Пройдут еще несколько – бой.
Пробивается русская армия сквозь горы и неприятеля. Совершает Альпийский поход.
Трудно солдатам в походе. В середине пути один из полков не выдержал.
– Куда нас завели? – зароптали солдаты. – Не пойдем дальше!
– Суворов из ума выжил!
– Назад! Поворачивай! Назад!
К полку подъехал Суворов.
– Хорошо, – произнес фельдмаршал. – Ступайте. Не нужны мне такие солдаты. Не русские вы. Ступайте.
– Как так – не русские! – возмутились солдаты.
– Русский все одолеет. Русскому все нипочем! – ответил Суворов. – Прощайте. – Повернул коня и молча поехал в горы.
Солдаты опешили. Не ожидали такого.
– Братцы! – выкрикнул кто-то. – Да что же это, а? Братцы! Мы ли не русские?!
– Русские! Русские! – понеслись голоса.
Зашумели солдаты, задвигались, подхватили ружья, подняли носилки с ранеными и нестройно, торопясь и толкаясь, бросились вслед за фельдмаршалом.
Высоки Альпийские горы. Здесь крутые обрывы и глубокие пропасти. Здесь неприступные скалы и шумные водопады. Здесь вершины покрыты снегом и дуют суровые леденящие ветры.
Через Альпийские горы, через пропасти и стремнины вел своих чудо-солдат фельдмаршал Суворов.
Идут солдаты, ведут разговор
Идут солдаты, ведут разговор.
– Оно бы ничего, – рассуждают солдаты. – Горы не страшны. Французы страшны. Если и будет наша погибель, так только от неприятеля.
