– Так, молодцы! – произнес фельдмаршал.
После перехода через Чертов мост Суворов снова поинтересовался, кто был первым.
Адъютант опять долго ходил по войскам, наконец пришел, доложил:
– Рота капитана Смелого, ваше сиятельство.
– Молодцы, герои! – похвалил Суворов.
После битвы с Массена фельдмаршал снова стал выяснять героев.
– Рота капитана Смелого, – услышал Суворов опять в ответ.
– Вот так рота! – подивился Суворов.
Приказал он позвать к себе капитана Смелого.
Стали искать. Выяснилось, что никакого капитана Смелого и роты такой во всей суворовской армии нет.
– Ах ты, шельмец! – рассердился Суворов.
Вызвал адъютанта:
– Ты что же неправду доносишь?!
– Как – неправду! – обиделся адъютант. – Я, ваше сиятельство, к солдатам ходил. Они врать не станут. И при Сен-Готарде, и на Чертовом мосту, и в дело с Массена – всюду была первой рота капитана Смелого.
– Ах, вон оно что! – усмехнулся Суворов. – Ну, ступай, еще раз поговори с солдатами.
Прибегает адъютант к солдатам:
– Где же ваша рота? Где капитан?
– Капитана, пожалуй, и нет, – отвечают солдаты, – а рота есть. Как же, есть! Она и в Апшеронском пехотном полку, и в Азовском гренадерском полку, и в бригаде князя Багратиона, и среди казаков генерала Грекова, – перечисляют солдаты.
Вытянулось от удивления адъютантово лицо – что за чушь говорят солдаты!
А дело в простом. Трудно при Сен-Готарде отличить, какие войска в первых, какие в последних. Перемешались тогда полки и роты на перевале – все в первых.
Вот кто-то из солдат и придумал про роту капитана Смелого. Выдумка солдатам понравилась. Стали они с той поры самых отважных называть этим именем.
Так и пошло.
Отличатся апшеронцы.
– Так это же рота капитана Смелого! – кричат солдаты.
Отличатся азовцы.
– Рота Смелого!.. Смелого!.. Смелого!.. – несется в войсках.
Отличатся гренадеры Багратиона или казаки Грекова, а солдаты опять свое:
– Рота Смелого. Ей почет, ей и слава.
Понравилась Суворову солдатская выдумка.
Стал и он по-солдатски. Зайдет разговор, кого посылать на опасное дело.
– Посылайте достойных, – говорит фельдмаршал. – Богатырей. Лучше всего тех, кто из роты солдатского капитана.
Новые башмаки
Оборвались в пути солдаты. Изодрали мундиры, избили башмаки на горных дорогах. Стынут солдаты от холода. Жмутся на ночевках к кострам, греют озябшие руки и спины.
Не лучше других и Прохору Груше. Мундир – решето. Башмаки без подошвы. Ступает солдат голыми пятками по камням, впиваются камни в тело.
Обвяжет Прохор тряпками ноги. Пройдет версту, от тряпок – мочала. Залатает мундир. К вечеру – снова ребра наружу.
Измучился солдат: жизнь не мила, небо с овчинку.
И вот Груша куда-то исчез, недосчитались его на привале.
– Эхма! Видать, оступился, сорвался в пропасть, – перекрестились солдаты.
А утром Прохор явился. Глянули приятели – не узнать Груши. Красавец солдат перед ними. Новый мундир, башмаки новые.
Мундир и башмаки были французские.
Щупают солдаты мундир. Ай да мундир! Сукно в полпальца. Ватой подбито.
– Ногу задери, ногу! – просят солдаты.
Подымет Прохор ногу. Ну и башмаки! Из ременной кожи, подошва что сталь, шипами покрыта.
– Вот так обнова! – восхищаются солдаты. – Век бы ходить по камням и стуже.
– Где достал? – понеслись голоса.
– Никак, дружков нашел, французов!
– Тещу завел, – смеются солдаты.
Рассказал Прохор, что ходил он к французскому лагерю, подкрался, снял часового – вот и разжился.
Завидно стало солдатам. В следующую ночь уже несколько человек отправились за добычей. Однако назад никто не вернулся. Французы усилили караул и перебили пришельцев.
Так и остался Прохор Груша один во французской обнове.
Походил день, второй, а потом неловко стало солдату. Среди своих и словно не свой. Словно среди простых петухов – пава.
Не рад уже Груша теплу и удобству. Не мил ему ни французский кафтан, ни башмаки из ременной кожи. Стал он предлагать трофеи товарищам: одному башмаки, другому мундир.
Отказываются, не берут, не хотят солдаты.
– Ты раздобыл, ты и носи, – отвечают Прохору.
Говорят солдаты без зла, без зависти, просто неудобно им брать дорогой трофей у товарища. А Груше кажется, что солдаты его сторонятся, что из-за этих, будь они прокляты, башмаков и мундира теряет Прохор верных друзей и приятелей.
Прошел еще день. Проклял Груша французский наряд. Снял мундир, снял башмаки, связал бечевой. Раскрутил и запустил в бездонную пропасть.
Солдаты шумно обсуждали поступок Прохора Груши.
– Дурак… – проговорил кто-то.
– Эх ты, мышиный помет, – оборвали его солдаты. – Правильно сделал. Молодец Груша. Желает как все.
– Молодец! – подтвердил седоусый капрал. – Может, и погорячился Прохор, да, видать, душа у него солдатская.
«Разрешите пострадать…»
Преодолели герои горы. Впереди открылась долина. Сгрудились солдаты на скалах, смотрят вниз. Там, внизу, долгожданный конец похода.
– Ура! – закричали солдаты.
Однако рано радовались герои. Оборвалась у самых солдатских ног козья тропа. Подойдешь к краю обрыва – голова кружится. Выделил Суворов отряды. Облазили те округу – нет спуска в долину.
Задумался Суворов, собрал генералов и офицеров на военный совет. А солдаты остались над пропастью и тоже решают.
– Надо назад, – говорит один.
– Куда же тебе назад? – возражает второй. – Надо вперед.
– Ну, а куда вперед?
Солдат задумался.
– Туда, – показал пальцем в долину.
– «Туда»! – передразнили его товарищи. – Это и без тебя ясно. Только как же туда?
– Надо подумать.
– Братцы, – вдруг произнес плечистый парень из апшеронцев, – а что, ежели…
Солдаты повернулись к нему.
– У нас в деревне, – стал вспоминать парень, – ого-го какая круча была, так мы, бывало, ребятами с той кручи на чем сидишь съезжали.
– Тьфу! – сплюнул с досады какой-то усач. – «На чем сидишь»! Да тут от тебя и мокрого места не останется…
