Картер отправился в обратный путь, но дорога стала мучительной для него. Теперь Говард под босыми ногами чувствовал на дороге каждый камень. Обломки, острые, как ножи, впивались в ступни. Археолог не понимал, почему раньше не замечал этого.
Когда он наконец добрался до дома, то обнаружил, что все ступни в крови, а к утру у него начался сильный жар. Утром Говард не смог встать с постели. Он чувствовал себя ни живым, ни мертвым. Картер начал молиться, хотя раньше он не верил ни в черта, ни в Бога. Говард молился о том, чтобы фараон больше не звал его, пока он не найдет гробницу…
Обычно считается, что жар вызывает кошмары и галлюцинации, но к Картеру это не относилось, все было скорее наоборот. Когда у него со лба градом катился пот, когда все тело было охвачено дрожью, а дыхание превратилось в неприятные хрипы, рассудок Говарда прояснился, как вода в горном ручье. Во время жара ему больше не чудился голос, который звал его. Спустя семь дней жар постепенно отступил и Картер встал с постели. Едва он пришел в себя, как тут же отправился в Долину царей – на то место, к которому он дважды ходил ночью.
Тем временем ему стало ясно, что это не могло быть совпадением, что за этими странными событиями, скорее всего, скрывается знак таинственной силы: именно в этом месте нужно мекать гробницу фараона. Сверившись с картой, на которой он отмечал вырытые котлованы, Картер убедился: здесь, на перерестке, еще никто не проводил раскопки.
Когда рано утром Говард прибыл к обозначенному месту, он сделал неожиданное открытие: полоса, которую он прочертил на песке каблуком в первую ночь и которая исчезла на следующий день, появилась вновь. Она отчетливо указывала в юго-западном направлении на отвесные скалы, и, когда Говард посмотрел в ту сторону, он увидел на утесе фигуру, пропавшую сразу же, как только он ее заметил.
Несмотря на то что ступни Картера все еще болели, он взбежал по тропе, которая вела через горы, на противоположную сторону, в Дейр-эль-Бахри. Уже несколько недель ему никто здесь не попадался на глаза. Кто же бродил там в такую рань?
Добравшись до самого верха, Говард осторожно выглянул из-за края утеса. Глубокие скальные расщелины представляли собой отличное укрытие для того, кто хотел спрятаться. Вдруг из-за расщелины вышел человек.
– Спинк! – испуганно вскрикнул Картер. – Я уж думал, мне мерещится дьявол. Но, впрочем, разница не так уж велика. Почему ты не на войне и не сражаешься за Англию?
– Н-да, ты еще спрашиваешь. – Спинк широко улыбнулся. – Собственно, я тебе обязан тем, что война меня обойдет стороной. – При этом он ткнул пальцем в искалеченную ногу, из-за которой хромал при ходьбе. – А ты? Или ты слишком труслив, а?
Нескольких слов хватило, чтобы вспомнить о старой вражде. Картер и Спинк ненавидели друг друга с их первой встречи в Сваффхеме, и, казалось, ненависть эта не кончится, пока один не убьет другого. Когда они стояли на краю утеса друг против друга как два гладиатора, то думали об одном и том же, но никто не решался первым сделать шаг. И вдруг Картера охватил необъяснимый страх. Он не боялся, что Спинк сбросит его с утеса, он боялся, что сам столкнет Спинка вниз и станет убийцей.
Из Долины царей вдруг донесся пронзительный крик:
– Картер-эфенди! – И оба мужчины озадаченно посмотрели вниз. Размахивая над головой бумагой, к ним бегом приближался посыльный.
В тот же момент напряжение ушло с их лиц, хотя каждый понимал: противостояние всего лишь отложено.
– Еще увидимся, Спинк! – фыркнул Картер и, повернувшись, побежал навстречу посыльному. Спинк отправился в противоположную сторону, в Дейр-эль-Бахри.
Говард уже думал, что на войне о нем совсем забыли. Теперь в руках он держал письмо от британской военной администрации, которая предписывала ему безотлагательно явиться в военный штаб в Каире.
Британские военные получили в свое распоряжение шикарный отель «Савой». Там, где еще недавно обходительный персонал гостиницы прислуживал знатным постояльцам, теперь бродили солдаты с винтовками. Вместо запаха духов и сигарного дыма отныне разило ваксой и оружейным маслом.
На Картере, как обычно, был тропический костюм, бабочка и панама, под мышкой – хлыст, точно такой же, как он когда-то видел у лорда Карнарвона.
Полковник, проводивший регистрацию, прищурившись, посмотрел на чудака. После того как Говард сообщил сведения о себе, полковник задал вопрос:
– А где вы служили до сих пор, мистер Картер?
– Служил?… Я служу лишь фараону Тутанхамону.
Полковник смущенно взглянул на него.
– Так-так. А на чьей стороне сражается ваш фараон Тут…
– Тутанхамон!
– Ну ладно. На чьей стороне он сражается?
Картер склонился над столом, так что полковник недовольно отпрянул, и тихо ответил:
– Знаете, майор, это не так-то просто установить. Фараон не особо разговорчив. Он окружил свою личность сплошными тайнами. Неизвестно даже его происхождение. Доподлинно можно лишь сказать, что он в двенадцать лет женился на тринадцатилетней вдове.
– И зачем вы мне все это рассказываете, мистер Картер?
– Вы же меня об этом спросили, майор!
– Полковник!
– Все равно. В любом случае я готов защищать свою родину от врага. Ибо я патриот, майор!
– Великобритания оценит это по достоинству, – ответил полковник и начал раздраженно рыться в бумагах, разбросанных по столу.
В этот момент в комнату, которая в лучшие времена служила курительным салоном, вошел статный генерал в мундире с орденскими знаками над левым нагрудным карманом. Весь его вид внушал трепет. Картер с удивлением наблюдал за четким ритуалом приветствия, чем-то напоминавшим утреннюю гимнастику. Потом генерал повернулся к Говарду, приложил ладонь к козырьку и сказал:
– Сэр Джон Максвелл! Мы знакомы, мистер Картер!
Картер вскочил, переложил панаму в другую руку и попытался по-военному отдать честь, но выглядело это более чем жалко.
– Сэр Джон Максвелл из Фонда исследования Египта? – не веря своим глазам, пробормотал он. – В такой униформе я вас и не узнал бы, сэр.
Не без гордости генерал оглядел себя и разгладил ткань цвета хаки. Потом, видимо, в порыве самоиронии он сказал:
– Да. Видите, мистер Картер, эта униформа может сделать представительным даже такого маленького человека, как я.
– Сэр, вы шутите.
Джон Максвелл поднял руку, как бы возражая.
– Знаете, многим так называемым патриотам униформа дороже, чем родина.
Пока они беседовали о войне в целом и о достоинствах униформы в частности, в комнату вошел еще один военный. Его звали полковник Нейл Малколм, он занимал высокую должность при генеральном штабе. В военных кампаниях он объездил всю Африку и выделялся двумя характерными чертами. Одна была как раз свойственна человеку в ранге офицера генерального штаба, но вот другая – совсем нет: Малколм был необычайно храбрым человеком, но в то же время питал особую слабость к археологии. Если бы он не стал офицером, то, как он сам говорил, взял бы в руки лопату.
