— Грааль? — Уилл пожал плечами. — Чаша, в которой сохранилась Христова кровь после распятия, или кубок, из которого Спаситель пил на Тайной вечере. Грааль толкуют по-разному.
— Так чаша или кубок?
— Я же говорю, в разных местах написано по-разному. Но какое это имеет отношение к?..
— Сказанное тобой относится к ранним версиям толкования Грааля. А в поздних работах Грааль — это меч, книга, камень, даже дитя. В моей книге он появляется в трех ипостасях: в виде золотого креста, серебряного подсвечника и свинцового полумесяца. Какая из них истинная, по-твоему?
Уилл покачал головой:
— Я не верю в существование Грааля. Это же не предмет, а символ.
— Тогда о чем же говорится в истории о Парсивале и его поисках Грааля? Что он ищет, если не предмет?
Уилл пожал плечами.
— Спасения души! — воскликнул Эврар. — Парсиваль искал спасения души. Предмет его поисков, Грааль, нельзя подержать в руках. Его нельзя купить или продать, нельзя найти, если просто искать, как ищут что-то потерянное, а лишь открыв свое сердце его сущности. Он находится здесь. — Эврар коснулся своей груди. — Это действительно некая чаша, но в сердце. Тот, кто видит Грааль в виде меча, верит, что спасение души можно найти только в войне. Тот, кто видит его как книгу, верит, что к этому может привести мудрость.
Уилл никогда не видел капеллана охваченным такой страстью. Зрачки расширились, бледные щеки покрылись красными пятнами.
— В моей книге в конце ритуала посвящения один из членов тайного братства ведет играющего роль Парсиваля послушника к котлу с кипящим маслом, который символизирует миф об огненном озере. Здесь ему дают три сокровища, три Грааля, и говорят, что в кресте заключена душа христианства, в полумесяце — дух ислама, а в подсвечнике, меноре, — сущность иудейской веры. Затем ему велят бросить эти сокровища в котел, где они сплавятся и станут единым целым. Иными словами, спасения души Парсиваль, он же послушник, достигает, добившись примирения трех религий. Вот к чему мы должны стремиться.
— Боже! — Уилл привстал. — Как это может быть вашей целью? Ведь вы капеллан, священник! Разве может христианин помышлять о таком? Написать в книге подобную ересь. Это же кощунство!
Эврар нахмурился:
— Я разочарован. Думал, ты не такой, как другие, как большинство, и понимаешь, что мы не так уж сильно отличаемся от евреев или мусульман. Разве ты мало прочел их текстов?
— Я знаю, Эврар, у нас с ними много общего, но ваша идея ниспровергает все, на чем построено общество! Не только наше, их тоже. По-вашему, мусульмане и евреи хотят примирения? Когда они полагают Христа лишь пророком и отказывают в божественной сущности? Могу вообразить, как бы рассмеялся Бейбарс, услышав об этом. Он фанатик.
— Да, фанатик, — согласился Эврар. — Но и король Людовик тоже.
— Людовик? Самый благочестивый король из всех, какие жили?
Эврар встрепенулся.
— Для нас — да, он благочестивый. А вот для мусульман праведник — Бейбарс, а Людовик — фанатик, варвар. Этот круг ненависти можно разорвать, только если одна сторона уступит и покажет истину остальному миру. Три основные религии связывают давние традиции, и прежде всего место, где они возникли. Мы родные братья — или сестры, это уж как угодно, — каждый наделен собственной индивидуальностью. Мы вышли из единого чрева, выпестованы в одной колыбели. — Эврар простер руки. — И, как братья, ссоримся, соперничаем, желаем, чтобы Отец больше внимания уделял нам. — Его голос смягчился. — Это не фантазия, Уильям. Достаточно пройтись по улицам Акры, и увидишь: там, где есть возможность, все живут в дружбе. «Анима Темпли» не предлагает что-то менять в вере, приспосабливать одну к другой, а лишь ратует за мир и взаимную терпимость, а также обмен опытом и знаниями на благо всех детей Божьих. И начнем мы отсюда. — Он махнул рукой в сторону спящего города за окном. — Это наш Камелот.
— Никогда не думал, что вы такой идеалист.
Эврар сузил глаза.
— Твой отец в это верил. И остался бы жив сейчас, если бы мы воплотили нашу мечту. Неужели нам следует отказаться от идеалов только потому, что их трудно достичь? Мы боимся тяжелого труда?
— Но мир в действительности не такой, каким вы его видите, Эврар. — Уилла задело упоминание об отце. — Вы сидите, отгородившись от него в своих покоях, и фантазируете. В Акре действительно сейчас мирно, но загляните за ее стены — там ненависть и смерть. Если бы цели «Анима Темпли» были достижимы, люди давным-давно перестали бы воевать. Наши религии примирить невозможно. Они слишком разные.
— Вера и война никак не связаны. Вторгаются в чужую страну не ради веры, а ради богатства, власти, славы. А вера лишь ширма, за которую прячут корысть и оправдывают свои бесчинства Божьей волей. Это кощунство. Если бы люди открыли свои истинные намерения, то предстали бы перед всем миром не борцами за веру, а алчными тварями. Война редко затевается из-за искренней веры. Таковы Бейбарс и Людовик. И потому они наиболее опасны.
— Так вы согласны с необходимостью уничтожить Бейбарса?
— Нет. Убив его, мы создадим мученика. Бейбарс поступает в согласии со своей верой. Защищает людей от тех, кого считает врагами. И у него своя правота. — Уилл попытался заговорить, но Эврар поднял руку. — Бейбарс рано или поздно все равно умрет, а мы смотрим гораздо дальше. Сомневаюсь в осуществлении наших целей при моей жизни, но, возможно, при твоей. — Он вздохнул. — А может, никогда. Но мы должны надеяться, Уильям. Должны верить, что можем сделать мир лучше.
— Значит, вы собираетесь восстановить «Анима Темпли» и продолжать работу?
— Да. Собираюсь привлечь новых членов, здесь и на Западе, и назначить хранителя. — Эврар поджал губы. — Вообще-то я вызвал тебя сегодня сказать, что ты выбран мной для посвящения в тайное братство. Вот так. Несмотря на все твои глупые рассуждения.
— Меня?
— Ты удивлен? Но тебе уже все известно и мы много лет вдвоем согласно работаем. Правда, я высек тебя однажды. Но это случилось давно.
— Не знаю, — тихо проговорил Уилл. — Просто не знаю.
— Чего ты не знаешь?
— Согласен ли я с вами.
— Рад это слышать. Если бы все в «Анима Темпли» всегда соглашались друг с другом, мы бы кидались осуществлять любую, даже самую глупую, идею. Разногласия — это не всегда плохо. Хасан был прав. Я слишком давно никому не открывал наших идеалов. Пора влить в братство свежую кровь. — Он посмотрел на Уилла. — Так что?
Уилл кивнул.
Эврар улыбнулся:
— Отец бы тобой гордился.
Уилл не ответил. Мечты о примирении религий казались ему несбыточными. Узнав об этом, голубоглазый султан, наверное, даже не рассмеялся бы. Потому что для него примирение ислама и христианства — кощунство. Когда Уилл думал о Бейбарсе, то представлял сто с лишним голов рыцарей-христиан, насаженных на пики вокруг стен Сафеда. И среди них голова отца. Как с этим можно примириться?
