— Ты не посмеешь так поступить со мной. Я спас тебя из камеры в Льюисе. Я заплатил за тебя выкуп. Если бы не я, тебе вообще нечего было бы оставлять в наследство после себя!
— Согласен, сын, и я обещал тебе, что до конца дней своих ты будешь жить, ни в чем не нуждаясь. Но если ты откажешься сейчас, то, клянусь Богом, я позабочусь о том, чтобы ты остался нищим!
Под чьими-то шагами скрипнули ступеньки. Роберт вздрогнул и обернулся. Это была мать. Она держала в руках свечу, и в свете дрожащего огонька лицо ее выглядело усталым и осунувшимся.
— Что ты здесь делаешь, Роберт?
Не успела она задать вопрос, как голоса за дверью стихли. Прозвучали тяжелые шаги, и щелкнул замок. Дверь приоткрылась, и на пороге появился дед Роберта.
Старый лорд распахнул дверь настежь.
— Входи, малыш.
Роберт метнул взгляд на мать и вошел в комнату. Дед не называл его «малышом» вот уже много лет. Он вновь ощутил себя маленьким и испуганным мальчиком. Отец стоял в центре комнаты, и побледневшее лицо графа было искажено от ярости. Все остальное пространство за его спиной занимала кровать. Простыней на ней не было. Роберт вспомнил о кровавых пятнах, которые заметил на белье в корзине, но тут сзади зазвучал голос деда.
— Твой отец хочет сказать тебе кое-что.
Граф в два шага оказался возле двери. Не сказав Роберту ни слова, он повернулся лицом к деду.
— Клянусь Богом, я жалею о том, что не оставил тебя гнить в Льюисе, — прошипел он, прежде чем выйти из комнаты.
У старого лорда задрожал подбородок. Он хотел что-то сказать, но плечи у него поникли, и он, шаркая ногами, подошел к неубранной кровати и опустился на нее. Роберт в молчании смотрел на деда. Тот выглядел так, словно за один миг постарел еще больше. Руки его, сложенные на коленях, выглядели ужасно хрупкими и тряслись, а кожа казалась тонкой, как бумага. Мелкие возрастные морщинки превратились в глубокие борозды, разбегавшиеся от уголков глаз и губ. Роберт как-то слышал одного барда, который пел о том, что мужчине лучше умереть молодым в бою, чем лишиться сил и молодости, которые отнимает у него величайший вор на свете — Время. Он опустил взгляд на свои руки, которые были здоровыми и сильными.
— Не знаю, сколько ты слышал, — сказал старый лорд, — но ты должен знать, что я откажусь от своих претензий на трон в пользу твоего отца. Это кровное право нашей семьи, и им никто не может пренебречь, какие бы эдикты ни издавал король Эдуард или кто-либо еще. Я хочу, чтобы его сохранил тот, кто достоин этой чести. — Он медленно поднялся и подошел к Роберту. — В свою очередь, твой отец откажется от этого права в твою пользу, а вместе с ним — и от графства Каррик. — Лорд Аннандейл взял Роберта за плечи. — Завтра ты будешь посвящен в рыцари и станешь одним из тринадцати графов Шотландии. — Ястребиный взор деда впился в лицо Роберта. — Обещай, что будешь хранить и уважать право нашей семьи на трон, кто бы из претендентов ни сидел на нем.
— Клянусь вам, сэр, — прошептал Роберт. Собственный голос показался ему странным, как будто его устами говорил кто-то другой. Голова у него шла кругом.
Во взгляде старого лорда читались забота и любовь.
— Прости меня, Роберт, за эту тяжкую ношу. Просто знай, что я не передал бы ее тебе, если бы не был уверен в том, что ты сможешь достойно нести ее.
— Это не ноша, дедушка. Это честь.
Дед ничего не сказал, только крепче стиснул его плечи.
Процессия медленно поднималась по склону холма Мут-Хилл. Шел снег с дождем, и женщины подбирали юбки, чтобы не запачкать их в грязи, а лорды и рыцари осторожно ступали по размокшей земле, боясь поскользнуться. Деревья раскачивались в странном танце, роняя с голых веток крупные капли дождя на головы людей, собравшихся на вершине холма позади аббатства. Из их рядов вышли два человека, держа толстый железный шест, с которого на кольцах свисал камень теплого кремового цвета. Лица мужчин покраснели, на шеях вздулись жилы, когда они с трудом внесли свою ношу по скользкой земле и опустили ее на каменную плиту в центре поляны, окруженной рядом деревьев. Монахи аббатства Скоун с тревогой смотрели, как камень опускается на широкую плиту, после чего накрыли его расшитой золотой тканью, с которой вставал на дыбы красный лев. Внимание остальных было приковано к худощавому мужчине в промокшем насквозь красном платье, подпоясанном ремнем, на котором висел обнаженный меч. Он вышел из толпы и направился к камню.
За ним последовали епископ Сент-Эндрюсский и аббат Скоуна. Едва они успели остановиться, как Джон Баллиол уселся на Камень Судьбы лицом к собравшимся. Изрядно поредевшие волосы прилипли у него ко лбу от дождя, капли которого ручьями стекали по его изуродованным оспой щекам. Сенешаль шагнул вперед, сжимая в руках украшенный драгоценными каменьями скипетр. В полном молчании он передал символ власти Баллиолу, губы которого скривились в довольной улыбке. Затем хрупкий епископ Сент-Эндрюсский накинул мантию на плечи Баллиолу, поверх которой аббат возложил снежно-белую шкуру горностая. Трое мужчин отошли назад и встали позади трона, и под шум дождя вместе с мокнущей толпой стали слушать, как торжественно зачитывается генеалогическое древо Джона Баллиола.
Стоя справа от плиты под балдахином, который раскрыли у него над головой пажи, король Эдуард смотрел, как клирик нараспев произносит имена королей прошлого. Ветер игриво приподнял полу расшитой ткани, на которой восседал Баллиол, обнажив светлый край камня.
Джон де Варенн склонился к уху Эдуарда:
— Когда вы собираетесь начать действовать, милорд?
— Скоро, — ответил король, не сводя глаз с Баллиола.
Часть 3
1293–1295 гг.
… И зажглась звезда невиданной красоты и яркости, бросив вперед себя луч, на конце которого вспыхнула огненная сфера в виде дракона. И с тех пор стал он именоваться Утером Пендрагоном, что на языке бриттов означает «голова дракона»; таково было предсказание самого Мерлина, что появление дракона означает рождение нового короля…
Гальфрид Монмутский.
История королей Британии
21
Недели, прошедшие после посвящения Роберта в рыцари, стали нелегким испытанием для семейства Брюсов, которое покинули союзники и которому угрожали враги. Со времен Малахии на них не обрушивались столь тяжкие несчастья, и старый лорд проводил ночи напролет в часовне Лохмабена, на коленях умоляя святого снять зловещее проклятие. Иногда к нему присоединялся Роберт, которого тревожили перемены в поведении деда и не давали покоя мысли об Эффрейг и ее дереве судеб. Упала ли на землю клетка с петлей висельника или же по-прежнему раскачивается на ветвях, открытая всем ветрам, истерзанная непогодой, упрямая, как и святой, который проклял их род? Роберт разрывался между желанием вернуться в графство Каррик, ставшее отныне для него домом, и необходимостью остаться в Лохмабене со старым лордом, но в морозном декабре ледяная рука смерти приняла решение за него.
