— Мы — Рыцари Дракона, — сказал Генри Перси, и его сильный голос прозвучал за спиной у Роберта, — названные так в память о знамении, которое явилось во сне Утеру Пендрагону, знамении, которое помогло Мерлину предсказать, что Утер станет королем, а его сын Артур будет править всей Британией.
Генри умолк, и слово взял Томас Ланкастер, продолжив своим чистым и звонким юношеским голосом:
— Гальфрид Монмутский рассказывает нам об упадке Британии, наступившем после смерти Артура, во время вторжения саксов. Он пишет, что в то время Господь послал ангела сообщить бриттам, что они более не будут править своим королевством. Но однажды, в будущем, во время, предсказанное Мерлином, если удастся собрать все реликвии вместе, королевство вновь станет единым и в нем воцарится мир и благоденствие.
— В Последнем Пророчестве, — подхватил Ральф Монтермер, — найденном в Нефине десять лет тому, перечислены эти реликвии: трон, меч, жезл и корона. Это — королевские регалии Британии, которые сначала носил основатель наших земель, Брут из Трои. После его смерти четыре реликвии и само королевство было разделено между его сыновьями. С этого разделения и начался долгий упадок Британии, сопровождавшийся войнами, голодом и бедностью. В Последнем Пророчестве сказано, что нашим землям грозит окончательное разрушение, если только все четыре реликвии не будут собраны под рукой одного правителя.
Следующим вновь заговорил Хэмфри:
— Корона, упоминаемая в пророчестве, — это диадема, которую носил сам Брут и которая с тех пор передавалась всем королям Британии. Эту корону носил и Артур, передавший ее своему кузену в Камбламе, после чего след ее потерялся, пока Льюэллин ап Граффад не объединил Уэльс властью, заключенной в ней. И теперь мы должны найти эту корону. Если ты согласен посвятить свою жизнь поискам короны и доказать, что достоин стать однажды рыцарем Круглого Стола, тогда подними этот щит.
Когда Хэмфри умолк, Роберт понял, что пришел его черед. Его захлестнули мысли и мечты о сокровищах и рыцарских странствиях. Где-то глубоко-глубоко в памяти вновь зазвучал голос его приемного отца в Антриме, рассказывающий о Финне мак Кумале и его воинах. Тогда он с благоговейным трепетом слушал эти легенды, гадая, ожидают ли его самого подобные приключения. Но чем старше он становился, тем яснее понимал, что взросление означает долг, обязанности и участие в политических интригах, а не великие открытия, турниры и славу, и легенды эти постепенно стирались в его памяти. То, о чем сейчас говорили эти молодые люди, представлялось ему нереальным, но их торжественные и серьезные лица свидетельствовали о том, что это правда, и от осознания этого факта по спине у Роберта побежали мурашки, а старые сказки детства вдруг обрели плоть и перед ним открылись блистательные возможности. Он заколебался на мгновение, сознавая, что клятва, которую он сейчас собирался принести, будет столь же священной, как и присяга на верность, и что она навечно свяжет его вассальным обетом перед королем. Слова Хэмфри эхом зазвучали у него в ушах… занять свое место за этим столом, разделив славу правления. Наклонившись, Роберт поднял щит с золотым драконом.
Атмосфера мгновенно разрядилась, и молодые люди заулыбались и закивали головами.
К нему подошел Хэмфри.
— Добро пожаловать, — сказал он и раскрыл Роберту объятия. Роберт заколебался, не желая разрушать торжественное очарование момента, но потом понял, что все-таки должен задать вопрос, не дававший ему покоя.
— Все ли были согласны принять меня? — Он знал достаточно, чтобы не сомневаться в том, что и Эймер де Валанс также входил в орден.
— Остальным скажут обо всем позже. — Похоже, Хэмфри догадался, что он имеет в виду. — Но они все равно не смогут отвергнуть тебя. Сам король дал разрешение.
— Король Эдуард знает обо всем?
— Я разговаривал с сэром Джоном де Варенном, и он лично обращался к королю с прошением принять тебя в наши ряды.
Роберт кивнул, втайне довольный тем, что ему удалось произвести хорошее впечатление на короля, несмотря на очевидную оплошность во время марша.
К ним подошел Ральф Монтермер, держа в руках два кубка с вином, которые он и протянул друзьям.
Роберт взял свой.
— Если корона короля Артура — только одна из реликвий, то каковы же остальные три?
— Еще одной считается Меч милосердия,
[45]
— пояснил Ральф, прежде чем Хэмфри успел открыть рот, чтобы ответить. — Клинок некогда выковал сам святой Эдуард Исповедник,
[46]
но его происхождение покрыто мраком и оставалось неизвестным, пока не было найдено пророчество. Король хранит его в Вестминстере.
— А жезл? Трон? Они тоже у него уже есть?
— Еще нет, — отозвался Хэмфри, поднимая свой кубок. — А теперь давай выпьем, брат!
Роберт поднес кубок к губам и сделал большой глоток, ощущая на себе пристальный взгляд Хэмфри.
30
— Где ты был вчера ночью?
Роберт обернулся, заслышав обращенный к нему вопрос. Его брат Эдвард, сложив руки на коленях, присел на корточки у стены в оружейной комнате, которая выходила во внутренний двор крепости. В воздухе стоял резкий скрежет — это Нес перекатывал кольчугу Роберта в бочке с песком, чтобы удалить ржавчину с металла. Здесь были и другие люди, они чинили кольчуги и точили мечи. По двору гулял порывистый холодный ветер, швыряя им в лицо горсти песка. Перед самым Рождеством этот ветер принес к ним и первый снег, но он быстро растаял. Правда, свинцовые тучи, ползущие низко по небу, вновь грозили пролиться дождем со снегом.
— Вчера ночью? — Роберт отвел глаза. — Я был с Хэмфри.
— В последние дни я тебя почти не вижу. Чем ты занят?
Роберт небрежно отмахнулся от расспросов брата.
— Упражняюсь.
Это не было откровенной ложью. За те десять дней, что прошли после прибытия королевской армии в Конви, делать было решительно нечего, и оставалось только ждать, пока разведывательные отряды, рассылаемые в разные стороны, добудут хоть какие-нибудь сведения о местоположении противника. Пока что, за исключением нападения в лесу, повстанцы не подавали признаков жизни, и рыцарям попадались лишь редкие крестьяне, работающие в поле. Вокруг царила почти сверхъестественная тишина и покой. Вот почему постоянные упражнения не давали людям сойти с ума от скуки. Но они были не единственной причиной отсутствия Роберта.
Эдвард поднялся на ноги, и лицо его посуровело. Скрип бочки с песком не заглушил его слов, произнесенных негромко, но отчетливо:
