В этой же зале находились цветы и плоды, сделанные из воска господином Тоттом, во время его пребывания в Крыму, о чем он упоминает в своем сочинении.
Принц Нассау-Зиген обратил на них внимание императрицы.
— Удивительно, что все сделанное Тоттом, достается мне в руки, — заметила она, обращаясь к австрийскому императору. — Он изготовил 200 орудий в Константинополе — они все принадлежат мне. Он украшал этот дворец цветами — они мои. Странная судьба!
Вошел Сегюр.
Императрица переменила разговор, начала шутить и смеяться.
— Я заболталась… — кинула она принцу Нассау-Зигену.
С наступлением ночи все горы, окружающие город, и все дома, расположенные амфитеатром, были иллюминованы многочисленными огнями.
Зрелище было великолепное.
На утро императрица присутствовала у обедни в местной церкви, по окончании которой свита, мурзы, муфтии и татарские офицеры подходили к ее руке.
В этот день празднуется память святого Константина и Елены и было тезоименитство ее внука, Константина Павловича.
Вечером повторилась роскошная иллюминация, бывшая накануне.
22 мая в 9 часов утра высокие путешественники тронулись далее и в полдень прибыли в Инкерман.
Здесь ожидало императрицу, кстати, самое эффектное зрелище.
В хорошо построенном для государыни дворце во время обеда вдруг отдернули занавес, закрывавший вид с балкона, и глазам восхищенных зрителей представилась великолепная картина: освещенная ярким солнцем Севастопольская гавань, с десятками больших и малых кораблей — зачатком славного Черноморского флота.
На эскадре был поднят кайзер-флаг, или штандарт, пожалованный Потемкину.
Из частных лиц князь получил его третий.
В ту минуту, когда эскадра салютовала, императрица встала, вся сияющая, с огненным взглядом и провозгласила тост.
— Надобно выпить за здоровье моего лучшего друга! — чокнулась она с императором.
После обеда принц Нассау-Зиген подошел к императрице и сказал, что он так тронут всем виденным, что поцеловал бы ее руку, если бы на то осмелился.
— Князя Потемкина, которому я всем обязана, следует поцеловать! — заметила она, милостиво протягивая руку принцу.
Тот почтительно поцеловал ее.
— Не думаете ли вы, что это те же турецкие суда, которые стояли у Очакова и не пустили меня к Кинбурну! — смеясь, сказала она.
— Эти суда, — отвечал принц Нассау-Зиген, — только ожидают вашего приказания, чтобы отправиться за судами, стоящими под Очаковым.
— Как вы думаете, осмелюсь ли я на это? — снова заметила она, обращаясь к принцу де Линю. — О, нет, эти люди слишком страшны!
Император смеялся.
Из разговора было видно, что война с турками желательна для всех.
Затем все присутствующие сели в шлюпки и поехала в Севастополь.
Государыня с Иосифом II ехала в шлюпке, заказанной Потемкиным в Константинополе и совершенно сходной с султанской.
Вот как описывает эту поездку один из ее участников, граф Сегюр:
«Проехав залив, мы пристали к подножию горы, на которой полукружием возвышался Севастополь. Несколько зданий для склада товаров, адмиралтейство, городские укрепления, верфи, пристани, торговые и карантинные — все придавало Севастополю вид довольно значительного города. Нам казалось непостижимым, каким образом в 2000 верстах от столицы, в недавно приобретенном крае, Потемкин нашел возможным воздвигнуть такие здания, соорудить город, создать флот, утвердить порт и поселить столько жителей. Это действительно был подвиг необыкновенной деятельности».
Надо прибавить, что все это было сделано в баснословно короткое время.
Подтверждением этого служит сообщение Черткова, находящееся в записках Грановского:
«Я был с его светлостью, — рассказывал Чертков, — в Тавриде, Херсоне и Кременчуге месяца за два до приезда туда Ее Ееличества. Нигде ничего там не было отменного; словом, я сожалел, что он позвал туда государыню по-пустому.
Приехал с нею, Бог знает, что там за чудеса явились. Черт знает, откуда явились строения, войска, людство, татарва, одетая прекрасно, казаки, корабли…
Какое изобилие в яствах, напитках, словом, во всем, — ну, знаешь, так, что придумать нельзя пересказать порядочно. Я иногда ходил, как во сне, право, как сонный, сам себе не верил ни в чем, щупал себя: я ли? где я? не мечту ли, не привидение ли я вижу? Ну, надобно сказать правду: ему, ему одному можно такие дела делать, и когда он успел все это сделать».
На самом деле, только чародей Потемкин мог проделывать такие вещи.
Шлюпка проехала мимо эскадры, состоявшей из трех 66-пушечных кораблей, трех 50-пушечных и десяти 40-пушечных фрегатов.
Они приветствовали императрицу тремя залпами.
Шлюпка подошла к входу в гавань.
У пристани была великолепная лестница из тесаного камня. Роскошная терраса вела от нее ко дворцу императрицы.
Последняя повторяла все время:
— Надеюсь, теперь не скажут, что он ленив!
Она, конечно, подразумевала Григория Александровича.
На другой день Екатерина посетила порт и ездила за двадцать верст в море, где флот произвел в глазах ее учение с пальбою и разные эволюции, окончившиеся примерным нападением на деревянную крепостицу, нарочно для этого устроенную на северном берегу рейда.
Она была подожжена, когда в нее бросили шестую бомбу.
Крепостица была наполнена горючим материалом, и взрыв был очень эффектный.
Императрица была в восхищении.
«Весьма мало знают цену вещам те, кои с унижением бесславили приобретение сего края, — писала она из Севастополя к московскому генерал-губернатору Еропкину. — И Херсон, и Таврида со временем не только окупятся, но надеяться можно, что если Петербург приносит восьмую часть дохода империи, то вышеупомянутые места превзойдут плодами бесплодных мест. Кричали против Крыма, пугали и отсоветовали обозреть самолично. Сюда приехав, ищу причины такого предубеждения безрассудства. Слыхала я, что Петр Первый долговременно находил подобные рассуждения о Петербурге, и я помню еще, что этот край никому не нравился. Воистину сей не в пример лучше, тем паче, что с сим приобретением исчезает страх от татар, которых Бахмут, Украина и Елисоветград поныне еще помнят. С сими мыслями и с немалым утешением написав сие к вам, ложусь спать. Сегодня вижу своими глазами, что я не причинила вреда, а величайшую пользу своей империи».
Из Севастополя государыня поехала через Бахчисарай, Симферополь, Карасубазар и Старый Крым до Каффы, которая называется Феодосией.
В Карасубазаре был сожжен великолепный фейерверк.
Император заметил, что он никогда не видел ничего подобного!
