Она и не предчувствовала, что в этом доме случится с сыном эпизод, который отразится на всей его жизни, что здесь он утратит навсегда свое личное счастье, чтобы принести его в жертву величию государства, что отсюда он выйдет, как это ни странно, несчастным «баловнем счастья».
Гриц, которому шел в это время шестнадцатый год, скоро освоился в чужом доме: подружился с четырнадцатилетней Настей, сумел привязать к себе Ивана Дементьевича и сделался в доме как родной.
Красивый, стройный, остроумный, веселый, он с самой ранней юности умел нравиться людям и привязывать их к себе своим добродушным, откровенным характером.
С Настей он скоро стал на «ты» и между ними возникло чисто братское чувство, которое, подобно тихому ручейку, освещенному полуденным солнцем, мирно катит свои чистые, как кристалл, воды не только без бурь, но даже без малейшей зыби.
Жизнь флигеля шла совершенно отдельно от жизни главного дома графини, и связующим звеном кроме чисто деловых сношений Ивана Дементьевича с «ее сиятельством» была племянница графини, дочь ее брата, княжна Зинаида Сергеевна Несвицкая, ровесница Насти и большая ее приятельница, часто забегавшая во флигель и по целым часам без умолку болтавшая со своей подругой.
Эта дружба завязалась и продолжалась без ведома старой графини, жившей в главном доме со своей дочерью, молодой графиней Клавдией Афанасьевой, которой в момент нашего рассказа уже исполнилось восемнадцать лет.
VI. Старая графиня
Жизнь графини Анны Ивановны Нелидовой была даже для тогдашней, полной всевозможного рода причудниками и причудницами, Москвы предметом толков и удивления.
Огромный дом был переполнен приживалками, число которых с прислугой доходило до ста пятидесяти человек.
Парадных комнат было множество, но Анна Ивановна почти никогда не выходила из своих внутренних апартаментов.
Более всего поражала комната, где она спала: она никогда не ложилась в постель и не употребляла ни постельного белья, ни одеяла.
Она не выносила никакого движения около себя, не терпела шума, почему все люди ходили в чулках и башмаках, в ее присутствии говорили шепотом.
Без доклада к ней никто никогда не входил.
Чтобы принять кого-нибудь, соблюдалась тысяча церемоний, и нередко желавшие видеть ее ожидали приема по несколько часов.
В официантской сидело постоянно 12 официантов; на кухне было четырнадцать поваров и огонь никогда не гасился, так как Анне Ивановне приходила фантазия спросить чего-нибудь закусить не в назначенный час и это случалось зачастую ночью; для обедов и завтраков, у нее, как и для сна, не было положенных часов.
Все делалось по капризу, по первому требованию ее сиятельства.
Комната, где она постоянно находилась, была обита малиновым штофом.
Посредине было сделано возвышение, на котором стояла кушетка под балдахином, от кушетки полукругом с каждой стороны стояло по шести ваз из великолепного белого мрамора самой тонкой работы, и в них горели лампы.
Эффект, производимый всей этой обстановкой, был поразителен.
В этой комнате Анна Ивановна совершала свой туалет, также необыкновенным способом.
Перед ней стояли шесть девушек кроме тех, которые ее причесывали; на всех них были надеты принадлежности туалета ее сиятельства.
Графиня ничего не одевала того, что не было согрето предварительно живой теплотой.
Для этого выбирались красивые девушки от 16 до 20 лет; после двадцати лет их назначали на другие должности.
Даже место в карете, перед тем как ей выехать, согревалось тем же способом, и для этого в доме содержалась очень толстая немка, которая за полчаса до выезда садилась в карете на то место, которое потом должна была занять графиня.
Пока она выезжала, немка нагревала место на креслах, в которых Анна Ивановна всегда сидела.
Спала графиня на кушетке, на которой расстилалось что-нибудь меховое, и покрывалась она каким-нибудь салопом или шалью.
На ночь она не только никогда не раздевалась, но совершала даже другой туалет, не менее нарядный, чем дневной, и с такими же церемониями.
Надевался обыкновенно белый пеньюар, вышитый или с кружевами, на шелковом цветном чехле, затем пышный чепчик с бантами, шелковые чулки, непременно телесного цвета, и белые башмаки с лентами, которые завязывались, а бантики тщательно расправлялись, как будто бы графиня ехала на какой-нибудь бал.
В таком пышном туалете графиня опускалась на кушетку и никогда не оставалась одна.
При ней было до сорока избранных женщин и девушек разного возраста, которые поочередно должны были находиться в ее комнате.
На ночь в комнату ее сиятельства вносились диваны, на которых помещались дежурные.
Они должны были сидеть всю ночь и непременно говорить вполголоса.
Под их говор и шепот дремала причудница, и если только они умолкали, она тотчас просыпалась.
Стол ее был не менее прихотлив, как все остальное, и накрывали каждый день на сорок персон.
Сама она обедала с дочерью и племянницею за особым столом, к которому приглашались только избранные, а зачастую даже в своей комнате, куда вносился уже накрытый стол на шесть персон, так как она требовала около себя абсолютной тишины и спокойствия.
Она не хотела знать никакой заботы, никакого горя, и когда ее второй сын Михаил был убит на дуэли, ей решились сказать об этом только год спустя.
Старший сын ее, Николай, пропал без вести, уехав за границу.
Все доходы с имений привозились и сдавались Ивану Дементьевичу. В одной из комнат конторы стоял комод, куда ссыпались деньги по ящикам, по качеству монеты, и сам Иван Дементьевич хорошенько не знал, сколько ссыпалось и сколько расходовалось.
Дело велось по простоте, без книг и двойных и тройных бухгалтерий.
В доме было так много всевозможных редкостей, что комнаты были похожи на магазин.
Одних платьев счетом было пять тысяч.
Для них велась особенная книга, с приложением образчиков, по которым графиня назначала, какое платье желала одеть.
Два сундука были наполнены самыми редкими кружевами, ценностью до ста тысяч рублей.
Целая комната была занята разными дорогими мехами, привезенными, как говорили, из Сибири.
Графиня страшно любила наряжаться, покупала очень много по магазинам.
Когда ей нравились какие-нибудь материи, то она покупала кусками, чтобы у других не было подобных.
Рожденная княжна Несвицкая, она вышла замуж поздно — под сорок лет: так долго не могла она найти себе человека по сердцу.
Граф Афанасий Григорьевич Нелидов прожил с ней не более десяти лет и умер от ожирения сердца, оставив ей по завещанию все свое громадное состояние, которое, в соединении с огромным приданым графини, и составило то колоссальное богатство, которое считалось первым даже в Москве, тогда городе неимоверных богачей.
