В последней комнате все стены и промежутки между окон были покрыты картинами.
Окруженный с трех сторон галереями, а с северной залом Эрмитажа, висячий сад имел вид продолговатого четырехугольника, около двадцати пяти сажен длины и двенадцати сажен ширины.
Своды были покрыты землею на три фута, так что сад имел такую же вышину, как пол в галереях.
Сад был покрыт дерном, а между роскошными рядами прекрасных березок шли дорожки, усеянные песком.
В конце каждой из них стояли из белого мрамора работы Фальконета, на подножьях из дикого камня.
В северной части сада была устроена высокая оранжерея, с галереей вверху.
В этом зимнем саду содержалось множество попугаев и редких птиц, обезьян, морских свинок, кроликов и других заморских и наших зверьков.
От галереи, с восточной стороны, шли комнаты, в одной из которых стоял бюст Вольтера в натуральную величину из красноватого мрамора, на столбе из дикого камня.
В прилегающих к этим и другим комнатам стояло еще несколько бюстов Вольтера: один из фарфора, другой из бронзы, сделанные с оригинала Гудоном.
Все эти комнаты были украшены бронзовыми группами из жизни древней Греции и Рима.
Подле угольной комнаты к оранжерее находился зал, вместо стены с одной стороны были громадные окна в сад; рядом с залом была столовая комната.
Пол здесь состоял из двух квадратов, которые вынимались и из них поднимались и опускались посредством особого механизма два накрытых стола на шесть приборов.
Императрица здесь обедала без присутствия слуг.
В этой комнате стояли два бюста работы Шубина: графа Румянцева и графа Шереметьева.
Из этой комнаты шла арка ко второму дворцу Эрмитажа.
В первой, овальной зале этого дворца со сводами и высокою галереею, поддерживаемою тринадцатью столбами, никаких украшений не было.
Висели только два рисунка с изображением цветов, писанные великою княгинею Мариею Федоровною, и несколько географических карт.
В небольшой угловой комнате за этим залом сохранялся токарный станок Петра Великого и разные выточенные им работы из стеновой кости.
Рядом, в овальной комнате, стоял большой биллиард и маленькая «фортуна».
Стены этой комнаты были увешаны картинами.
В небольшой комнате, «диванной», рядом с биллиардной, стоял драгоценный столик из разноцветных камней, а в углах бюсты адмиралов: графа А. Г. Орлова и В. Я. Чичагова.
В соседней комнате стояли две драгоценные вазы: одна из стекла аметистового цвета, а другая фарфоровая с тонкою живописью.
Тут же было одно из первых и древнейших фортепьян с флейтами.
В комнате рядом помещались две мраморные группы и большой фарфоровый сосуд на круглом пьедестале, в четыре фута вышины, из голубого состава, работы Кенига.
В следующем, полукруглом зале находилось изображение римских императоров Иосифа и Леопольда и бюст князя Потемкина-Таврического.
Уборная императрицы кроме обыкновенной мебели имела следующие редкости: играющие часы работы Рентгена, бюсты Цицерона и Вольтера, античное изображение Дианы с собакой из слоновой кости, античный стол, горка из уральских драгоценных камней с каскадами из аквамаринов.
В следующем, большом зале висело шесть хрустальных люстр и были расположены разные китайские редкости.
Первая комната, на восточной стороне, по каналу, вела к лестнице главного входа в Эрмитаж, сделанной из одноцветного камня; напротив нее был переход через канал в придворный театр.
В комнате перед проходом построен был греческий храм, в котором стояло изображение из мрамора «Амур и Психея».
Далее, во всю длину по каналу, шли «ложи Рафаэля», расписанные al fresco.
Затем следовали императорская картинная галерея, кабинеты минералогические и скульптурных античных мраморов.
Таков был Эрмитаж при его основательнице, императрице Екатерине.
Потемкину было отведено помещение во втором дворце.
Императрица, желая особенно почтить его, предупредила его представление и сама первая посетила его.
Своеручно возложила она на князя орден Святого Александра Невского, прикрепленный к драгоценному солитеру, и подарила сто тысяч рублей.
Через несколько дней, при утверждении доклада о наградах за очаковский штурм, государыня приказала выбить медаль с изображением князя и пожаловала ему, «в доказательство своей справедливости к благоразумному предводительствованию им екатеринославской армией», фельдмаршальский жезл, украшенный лаврами и алмазами, и золотую шпагу, тоже с алмазами и с надписью: «командующему екатеринославскою сухопутною и морскою силою, успехами увенчанному».
Шпага была поднесена Григорию Александровичу на большом золотом блюде, имевшем надпись: «командующему екатеринославскою сухопутною и морскою силою и строителю военных судов».
При дворе и у вельмож начались балы и праздники.
V. Смотритель памятника
Снова разной формы и цвета экипажи стали запруживать каждый день, в приемные часы светлейшего, Миллионную улицу.
Снова массивные двери дворца то и дело отворялись, впуская всякого рода и звания людей, имевших надобность в властном вельможе.
А надобность эту имели очень многие.
Иные ехали благодарить за оказанное покровительство, другие искали заступничества сильной руки Потемкина, те надеялись получить теплое местечко, а те шли на горячую головомойку.
Большинство же торчало в его приемной лишь для того, чтобы обратить на себя внимание случайного человека, выказать ему лицемерное почтение, принести дань далеко не искреннего уважения, преклониться кумиру со злобной завистью.
Григорий Александрович хорошо знал настроение большинства этой низкопоклонничающей знати, которая еще так недавно старалась обнести его перед государыней всевозможною клеветою, а теперь ползала перед ним в прах и тем же подлым языком готова была лизать его ноги, а потому и не очень церемонился со своими гостями, заставляя их по целым часам дожидаться в его приемной и по неделям ловить его взгляд.
В один из таких дней, в самый разгар княжеского приема, к роскошному подъезду дворца, робко озираясь, нерешительною походкою подошел дряхлый старик с косичкою, выглядывавшей из-под порыжевшей шляпы духовного фасона, в нагольном полушубке, сильно потертом, и с высокой палкой в руках, одетых в рукавицы. Обут старик был в валенки, обшитые кожей сильно пообившеюся.
В подъезде то и дело сновали разодетые сановники и военные генералы, а отворявший дверь швейцар в расшитой золотом ливрее показался пришедшему важнее и строже всех этих приезжающих.
Старик остановился в сторонке и растерянным, боязливым взглядом стал смотреть на роскошные двери, охраняемые таким знатным господином, изредка своими подслеповатыми, слезящимися глазами решаясь взглянуть на последнего.
