По расчету Потемкина, парламентер должен был явиться к самому обеду.
Однако же он не явился.
Князь сел за стол в дурном расположении духа, ничего не ел, грыз, по своему обыкновению, ногти, и беспрестанно спрашивал не едет ли посланник.
Обед оканчивался, и нетерпение светлейшего возрастало.
Наконец, вбежал адъютант с известием, что парламентер идет.
— Скорей, скорей, сюда его! — воскликнул Григорий Александрович.
Через несколько минут в ставку вошел запыхавшийся офицер и подал князю письмо.
Распечатать и развернуть его было для князя делом одной минуты, но вот беда — оно было написано по-турецки.
Новый взрыв нетерпения.
— Скорее переводчика!.. — крикнул Потемкин.
Переводчик явился.
— На, читай и говори скорей, сдается крепость или нет?
Переводчик начал читать письмо, прочел раз, другой, оборачивает его, вертит перед глазами, но не говорит ни слова.
— Да говори же скорей, сдается крепость или нет! — загремел князь.
— А как вашей светлости доложить? — хладнокровно ответил переводчик. — Я сам в толк не возьму…
— Как так?
— Да изволите видеть, в турецком языке есть слова, имеющие двойное значение: утвердительное и отрицательное, смотря потому, бывает поставлена над ним точка или нет…
— Ну так что же?
— В этом письме есть именно такое слово. Если над ним поставлена точка, то крепость не сдается, но если эту точку насидела муха, то на сдачу крепости паша согласен.
— Ну, разумеется, насидела муха! — воскликнул Григорий Александрович и тут же соскоблил точку столовым ножом, приказал подать шампанское, и первый провозгласил тост за здоровье императрицы.
Крепость Аккерман действительно сдалась, но только через двое суток, когда паше были обещаны подарки.
Донесение же государыне о сдаче этой крепости было между тем послано в тот же самый день, когда Потемкин соскоблил точку, будто бы насиженную мухой.
После взятия Аккермана Потемкин двинулся на Бендеры.
Во время этого движения в авангарде произошла ночью небольшая стычка.
Григорий Александрович, услышав перестрелку, немедленно сел на лошадь и поехал вперед.
Дорогой он встретил партию казаков, из которых один, весь в крови, шел пешком и во все горло пел песни.
Князь остановился, подозвал к себе казака и спросил его, что с ним случилось.
— Батько свитлый! — отвечал казак. — отказаковался! Пропала рука! Сучий турчин отбив из гарматы.
Казак показал князю оторванную по самый локоть руку, которую он бережно нес, завернув в тряпку.
Григорий Александрович вздохнул, вынул из кармана десять червонцев и подарил их казаку.
Бендеры были обложены 28 октября. В них находилось 16 000 человек гарнизона. Осадой крепости заведовал лично сам главнокомандующий.
Однажды он поехал на передовую линию, чтобы указать места для закладки осадных батарей. Турки узнали его и усилили огонь.
Одно из ядер упало около самого князя и забросало его землей.
— Турки в меня целят, — сказал он спокойно, — но Бог защитник мой, Он отразил этот удар.
Постояв еще некоторое время на том же месте, князь поехал медленным шагом по линии, не обращая никакого внимания на учащенные выстрелы.
Однако осада сильной крепости в такое позднее время года могла иметь весьма невыгодные последствия для осаждающих, и потому Потемкин старался всеми мерами побудить гарнизон сдаться.
«Я через сие даю знать, — писал он командовавшему в городе паше, — что с многочисленною армиею всемилостивейшей моей государыни императрицы Всероссийской приблизился к Бендерам, с тем, чтобы сей город взять непременно. Закон Божий повелевает наперед вопросить. Я, следуя сему священному правилу и милосердию моей самодержицы, объявляю всем и каждому, что если город будет отдан добровольно, то все без вреда, с собственным имением, отпущены будут к Дунаю, куда захотят; казенное же все долженствует быть отдано нам. В противном случае поступлено будет, как с Очаковым, и на вас уже тогда Бог взыщет за жен и младенцев. Избирайте для себя лучшее».
Постоянные успехи и многочисленность русской армии, свежие еще в памяти гибель защитников Очакова и великодушие победителя к покорившемуся аккерманскому гарнизону, получившему свободу, сделали турок миролюбивыми.
Бендеры сдались.
В крепости было найдено 300 пушек, 25 мортир, 12 000 пудов пороху, 22 000 пудов сухарей и 24 000 четвертей муки.
Григорий Александрович, верный своему слову, отпустил гарнизон и жителей в Измаил.
Приобретение такой сильной крепости без всякого урона было тем более приятно светлейшему, что в 1770 году эта же крепость три месяца была осаждаема графом П. И. Паниным и, наконец, взята кровопролитным штурмом, стоившим свыше 7000 человек убитыми и ранеными.
Потемкин донес государыне о взятии Бендер. «Мы взяли девять судов, не потеряв даже одного мальчика, и Бендеры с тремя пашами, не потеряв и кошки».
С этим донесением отправлен был в Петербург Валерьян Зубов, осыпанный милостями императрицы.
Взятием Бендер окончилась успешная кампания 1789 года.
Действия австрийцев тоже были гораздо счастливее сравнительно с предшествовавшими походами: они заняли Валахию и успешно воевали на Саве и Дунае.
В ноябре месяце князь распустил войска на зимние квартиры между Прутом и Днестром и поселился в Яссах, которые избрал своим местопребыванием и главною квартирою.
26 декабря он получил от императрицы благодарственный рескрипт, оканчивающийся такими словами: «дабы имя ваше, усердною к нам службою прославленное, в воинстве нашем пребывало навсегда в памяти, соизволяем, чтобы кирасирский екатеринославский полк, коего вы шеф, отныне впредь именовался «кирасирским князя Потемкина полком».
Вслед за тем, государыня пожаловала ему 100 000 рублей деньгами, 150 000-й лавровый венок, осыпанный бриллиантами и другими драгоценными каменьями, и звание «великого гетмана казацких войск, екатеринославских и черноморских».
Кроме того, императрица приказала выбить в честь Потемкина три золотые медали с его изображением в виде героя, увенчанного лаврами. На обороте одной медали была представлена карта Крыма, на другой — план Очакова и на третьей — Бендеры.
Посылая князю эти медали государыня, между прочим, писала ему: «Я в них любовалась как на образ твой, так и на дела того человека, в котором я никак не ошиблась, знав его усердие и рвение ко мне и к общему делу, совокупленное с отличными дарованьями души и сердца».
Потемкина ожидали после этой кампании в Петербург, но он не поехал.
