– Кто? Наш брат, дворовый. Дворецким служил при покойном князе. Здесь поблизости именье у его сиятельства было, он его брату двоюродному подарил пред женитьбой, а его, Никиту, да его жену Ульяну сюда перевести приказал, в дворню нашу, значит; только Никита сгрубил ему еще до перевода, и князь его на конюшне отодрал; он после этого и сгинул.
– Чего же он сюда пришел? Ведь родимая-то сторона его не тут.
– Не тут, а все же поблизости. Замятино знаешь?
– Это за болотом?
– Оно самое.
– Да! Так вот туда бы и шел.
– Уж не знаю, может, потому, что дочка его здесь. Ведь он – муж Ульяны.
– А дочка его кто? – послышался вопрос.
– Известно кто! Татьяна Берестова, наша дворовая барышня.
Таня с момента произнесения своего прозвища еще более чутко стала прислушиваться к доносившейся до нее беседе. Когда же оказалось, что эта беседа касалась исключительно ее, она вскочила, села на постель и с широко открытыми глазами как бы замерла после слов: «Известно кто! Татьяна Берестова, наша дворовая барышня».
Таким образом, этот «беглый Никита», о котором еще сегодня возбуждали вопрос, отправят ли его в острог или сошлют в Сибирь или княгиня над ним смилуется – ее, Тани, отец.
«Может, потому, что дочка здесь…» – гудело в ушах ошеломленной девушки, и у нее мелькнула мысль: а вдруг да княгиня отдаст ее отцу, и она должна будет поселиться в Соломонидиной избушке, к которой она с детства вместе с княжной питала род суеверного страха.
Холодный пот выступил на лбу Тани.
Нечего и говорить, что она провела ночь совершенно без сна. Думы, страшные, черные думы до самого утра не переставали витать над ее бедной головой.
V. В ИЗБУШКЕ «КОЛДУНЬИ»
Дни шли за днями. Тревога, возникшая в сердце и уме Тани, постепенно улеглась. Княгиня, видимо, не намерена была водворить ее на жительство к отцу, и ее положение ничуть не изменилось со времени появления «беглого Никиты».
Последний видимо сторонился всех. Никита оказался страстным охотником и, получив, с разрешения княгини ружье, порох и дробь, по целым дням пропадал в лесу и на болоте. Ни один из княжеских дворовых охотников не доставлял к обеденному столу столько дичи, сколько «беглый Никита».
Итак, Таня успокоилась и даже почти забыла о существовании на деревне отца, тем более что к этому именно времени относилось появление в Зиновьеве первых слухов о близком приезде князя Лугового. Этот приезд, равно как восторженное состояние княжны Людмилы после первого свидания с Сергеем Сергеевичем, подействовали на Таню: она озлобилась на княжну и на княгиню и, естественно, старалась придать своим мыслям другое направление. Таким отвлекающим мотивом являлась мысль о беглом Никите.
«Отец он мне или не отец? – думала она. – Может, сбрехнули девки. Если бы он был отцом, так неужели не захотел бы взглянуть на родную дочь? Чудно что-то!»
Эта мысль начала развиваться и привела Таню к решению повидаться с таинственным обитателем избушки Соломониды.
Однажды, уложивши княжну, Таня как-то совершенно машинально не отправилась в свою комнату, а прошла девичью и вышла на двор. Ночь была теплая, луна ярко освещала поля, вдоль которых вилась тропинка за задами деревни. Молодая девушка пошла по тропинке и вскоре очутилась у таинственной избушки. В одном из ее окон светился огонек. Никита был дома.
Этот мерцающий свет лучины в затускневшем окне блеснул в глаза девушки ярким заревом. Она остановилась ошеломленная. Первым ее чувством был страх, она хотела бежать, но не могла двинуть ни рукой, ни ногой и стояла пред избушкой как завороженная, освещенная мягким лунным светом.
Через несколько мгновений дверь избушки отворилась, и на крыльце появился Никита. Стоявшая невдалеке Таня невольно бросилась ему в глаза.
– Чего тебе надобно здесь, девушка? – окликнул он ее и стал спускаться с крыльца.
Девушка не тронулась с места. Страх у нее пропал – Никита был теперь далеко не так страшен, как в первый день появления в Зиновьеве. Он даже несколько пополнел и стал похож на обыкновенного крестьянина, каких было много там.
– Ты кто же такая будешь? – приблизившись к Тане, спросил Никита.
– Татьяна Берестова, – несколько дрогнувшим голосом ответила она.
– А, вот ты кто! – воскликнул Никита, и в его голосе послышались радостные ноты. – Ты зачем же сюда пожаловала?
– Так, гуляла.
– Правду говорят, что отцовское сердце дочке весть подает! – со смехом произнес Никита, как-то особенно подчеркнув слова «отцовское» и «дочке».
– Так ты на самом деле мой отец? – смело глядя ему в глаза, спросила Таня.
– Отец, девушка, отец, – ответил Никита. – Да что мы тут-то гуторим? Хоть и поздно, а неравно чужой человек увидит… княгине доложат.
– А пусть докладывают… Мне што…
– Тебе, может быть, и ничего, а ведь мне княжеский запрет положен видеться с тобой, – возразил Никита. – Схоронимся-ка лучше в избу, верней будет, я тебе порасскажу! – и Никита пошел снова по направлению к избушке.
Таня последовала за ним, а когда переступила порог Соломонидиной избушки, сердце у нее болезненно сжалось. Ей сделалось страшно, но только на мгновение.
– Садись, гостья будешь, – сказал Никита, указывая вошедшей за ним девушке на лавку.
Татьяна села и с любопытством оглядела внутренность избы. Последняя уже потеряла свой загадочный характер. Никита выбросил все травы и шкурки, и изба приняла совершенно обыкновенный вид.
Никита между тем поправил светец и подвинул его поближе к сидевшей за столом Татьяне.
– Дай поглядеть на тебя, девушка. Ишь, какою уродилась!.. Вылитая княжна. Онамеднясь я ее на деревне встретил.
– Да, мы очень схожи с княжной… – ответила Таня.
– Да оно так и должно быть: ведь вы одного корня деревца, одного отца детки; как же тут сходству не быть?
– Одного отца? – удивленным голосом произнесла Татьяна. – Княжна, значит…
– Моя дочь, что ли? Ну, и дура же ты! – Никита захохотал. – Да ведь это ты-то сама – дочь княжеская, князя Василия дитя родное… от жены моей непутевой, Ульянки, вот что!
Никита пришел в ярость и даже руками ударил себя по бедрам.
Воспитанная вместе с княжной, удаленная из атмосферы девичьей, обитательницы которой, как мы знаем, остерегались при ней говорить лишнее слово, Таня не сразу сообразила то, о чем говорил ей Никита. Сначала она совершенно не поняла его и продолжала смотреть на него вопросительно-недоумевающим взглядом.
– Ведь когда ты родилась, – продолжал Никита, – я уже около двух лет в бегах состоял; так как же ты мне дочерью приходиться можешь? Ты это сообрази. Известно – тебя дворовая баба Ульяна, да к тому же замужняя, родила, ну, вот тебя по ее мужу, то есть по мне, и записали.
