– Вот как? Это – другое дело!.. Как же все это произошло? – уже совершенно другим, мягким тоном спросила она.
Князь начал подробный рассказ о вчерашних работах, и особенно о моменте, когда отворили павильон и глазам присутствующих представилась картина двух сидевших в объятиях друг друга скелетов.
– Ах, какой ужас! – почти в один голос воскликнули княгиня Васса Семеновна и княжна Людмила, до сих пор молча слушавшая разговор матери с князем и рассказ последнего.
– Павильон теперь совершенно вычищен и неузнаваем… Я не решился приказать подать туда чай только потому, что все же с ним соединены тяжелые воспоминания, – и князь, как бы извиняясь, взглянул на Людмилу.
– Вот что еще выдумали, да я и близко не подойду к нему, а не то что пить чай… Глоток сделать нельзя было бы… Все они мерещились бы, – заволновалась княгиня.
– Я говорю это потому, что третьего дня, разговаривая с княжной, я обещал ей сегодня пить чай именно в этом павильоне.
– Говорила мне она, говорила об этом… Я даже совсем не хотела по этому случаю ехать к вам, да потом подумала, что вы будете настолько благоразумны, что этого не сделаете.
– Я действительно не решился на это. Но пройтись посмотреть на павильон не мешает; вы совершенно не узнаете ни того места, где он стоял, ни самого павильона.
Князь, говоря последнюю фразу, более обращался к княжне.
– Это интересно, – ответила Людмила.
– Может быть, тебе это и интересно, но я ни за что не пойду туда… Идите вы, если хотите, я посижу здесь и подожду вас, вечер так хорош! – воскликнула княгиня.
Радостная улыбка появилась на лице князя Сергея при этом позволении. Он с мольбой взглянул на княжну Людмилу и заметил промелькнувшую на ее лице довольную улыбку.
Позволение матери пришлось ей, видимо, по сердцу.
Молодые люди поспешили кончить свой чай и, оставив княгиню любоваться картиной залитого красноватым отблеском солнечных лучей парка, спустились по отлогой лестнице террасы и пошли по разбитому пред нею цветнику.
Последний состоял из затейливых клумб, газонов и цветущих кустарников и с террасы виднелся как на ладони, а потому княгиня Васса Семеновна могла довольно долго любоваться идущей парочкой.
Радостная, самодовольная улыбка играла на губах княгини. Судьба дочери устраивалась на ее глазах, согласно ее желанию. Тревоги об этой судьбе, уже с год как змеей вползшие в ее сердце, исчезли. Молодой князь, видимо, по уши влюбился в ее дочь, и предложение с его стороны было вопросом лишь очень близкого времени.
Между тем князь Сергей и княжна Людмила прошли цветник и повернули в одну из аллей парка. Они шли прямо к тому месту, где высился заветный павильон, верхняя часть которого была красиво освещена красноватым отблеском солнечных лучей.
– Вот видите, князь, я была права, говоря, что легенда о павильоне – не сказка, – заметила княжна.
– Признаюсь вам, что я сам то же думал. Я был почти убежден, что найду в нем этих несчастных.
– Зачем же вы открыли павильон? – удивилась княжна.
– Именно потому и открыл, что знал, что найду там…
– Я вас не понимаю.
– Однако отец Николай понял меня.
– Для того чтобы предать их земле?
– Да, это одна из причин, но не единственная, хотя для отца Николая она оказалась достаточной.
– Значит, есть и другая?.. Какая же? Это не секрет?
– Для вас – нет.
Они уже дошли до выхода на полянку, среди которой высился павильон. Княжна вдруг остановилась.
– Мне страшно.
– Чего вы боитесь?.. Посмотрите, как изменились и само место, и павильон.
– Это так-то так, но все-таки, – сказала княжна и взяла его под руку.
Князь повел ее, чувствуя, как дрожала ее рука.
Они вошли в павильон, внутренность которого уже не представляла ничего страшного, усадил княжну на скамейку и сел рядом.
– Так вы хотите знать другую причину того, что если мы хотя и не пьем чая сегодня в этом павильоне, то все-таки сидим в нем? Извольте, я скажу. Причина следующая: в те дни, когда над этим домом, над этим парком и надо мною должна заняться заря нового счастья, я не хотел, чтобы здесь оставался памятник семейного несчастья моего предка, которое он увековечил ужасным злодеянием…
Княжна Людмила не сразу поняла Сергея Сергеевича. Она некоторое время смотрела на него недоумевающе-вопросительно. Однако его взгляд, полный любви и восторженного благоговения, казалось, пояснил ей его туманную фразу, и она, вдруг покраснев, опустила глаза.
На лице князя тоже заиграл румянец. Он взял за руку Людмилу и произнес:
– Здесь, в этой недавней могиле заживо погребенных, которая является не обыкновенным памятником победы смерти, а скорее памятником победы любви, именно здесь, княжна, я хочу заговорить с вами об этом чувстве… Я люблю вас, люблю безумно, беззаветно!.. – и князь опустился на колени пред Людмилой.
Она сидела, низко опустив голову, и молчала.
– Княжна… Людмила… – с мольбою начал князь.
Людмила Васильевна протянула ему руки, но вдруг вскочила со скамейки.
– Не здесь, не здесь!
Князь торопливо встал, но Людмила уже успела выбежать из павильона и пошла по направлению одной из тенистых аллей парка. Князь догнал ее и пошел с нею рядом.
Некоторое время они шли молча.
– Княжна, простите, я… я обидел вас своим признанием?.. – начал Сергей Сергеевич.
Княжна обернула к нему свое лицо; на ее чудных глазах блестели слезы.
– Княжна, вы плачете, – сам со слезами в голосе начал Луговой. – Простите, я не знал, что это может обидеть вас.
– Не то, князь, не то, – дрожащим голосом произнесла Людмила и пошатнулась, так что, если бы князь не поддержал ее, она упала бы.
Он бережно довел ее до ближайшей скамейки и усадил.
– Что с вами, княжна, скажите… О чем вы плачете?
– Ни о чем… Мне там показалось вдруг так страшно…
– Так это не потому, что я позволил себе?.. – начал князь, обрадованный и ободренный.
– Нет, нет… Что же тут обидного, если я сама…
– Княжна, Людмила, дорогая! – схватил ее обе руки Луговой и стал покрывать их горячими поцелуями.
Княжна не отнимала рук. Она сидела, низко опустив голову, так что когда он поднял свою, чтобы посмотреть на нее, то их лица оказались так близко друг от друга, что невольно их губы встретились и слились в жарком поцелуе.
В этот самый момент где-то в глубине парка раздался резкий, неприятный смех. Влюбленные отскочили друг от друга и стали оба испуганно озираться.
