— Да что с тобой, ирландка? — воскликнула пухлая темноволосая Лия Брук, дочь богатых родителей, на что недвусмысленно указывали бархатный плащ и черная бобровая шапка. — Ты слепая или просто идиотка?
— Я же предупреждала, что никогда не играла.
— Разве в Ирландии не играют в мяч? — съязвила Амелия.
— Я не из Ирландии! — возмутилась я.
— Ей нужны очки, — предположила Мэри. — В этом вся беда. Она не видит мяча.
— Тогда держись подальше, ирландка! — предостерегла Лия. — Без тебя будет лучше.
Подавленная собственной несостоятельностью, я все же обрадовалась спасению и скрылась в тихом местечке под деревом, где читала книгу до конца отпущенного часа.
Больше никто не звал меня поиграть. Остаток недели я целиком посвятила учебе. Наставницы были внимательны и терпеливы, но несколько девочек, подстрекаемые Лией и Амелией, при любой возможности потешались надо мной, моим акцентом, внешним видом и невежественностью. Когда я не могла отличить артикль от имени существительного или назвать малоизвестную реку в Африке, комнату наполняло дружное хихиканье. Ах! Как мне хотелось сообщить, что, даже не будучи особенно подкованной в грамматике или географии, я создала собственное королевство в неведомых глубинах Африки и написала множество историй, эссе и стихотворений, однако я молчала из опасения, что подвергнусь еще большим издевкам.
Через восемь дней после моего приезда насмешки достигли апогея. Девочки весело щебетали в прихожей, облачаясь в плащи и шапки в преддверии часа отдыха. Я шла мимо них с книгой в классную комнату, когда Амелия с надменной улыбкой объявила:
— Слышала новость, Шарлотта? Ты последняя в списке!
— Каком списке? — не поняла я.
— Мы голосовали, кто самая хорошенькая девочка в школе. Мэри заняла первое место, я второе. А ты — последнее.
Я замерла на месте, пораженная новым свидетельством их жестокости.
— Не расстраивайся, Шарлотта, — спокойно произнесла Мэри. — Кто-то ведь должен быть последним. Ты не виновата, что такая безобразная.
Безобразная? Я действительно безобразная? Впервые в жизни меня наградили подобным эпитетом. Я была бесконечно унижена, мне хотелось умереть. Глаза Мэри широко распахнулись, когда я выбежала из комнаты, словно она была удивлена моей реакцией.
Преследуемая хохотом девочек, я бросилась в класс, упала на пол в эркере и заплакала. Никогда прежде я не ощущала себя столь безгранично одинокой, столь глубоко пристыженной, столь безнадежно неполноценной. В этом чуждом месте я погрузилась в полное отчаяние. Полагаю, добрых полчаса я лежала на полу, исторгая рыдания из самой глубины души.
Вдруг я почувствовала, что в комнате кто-то появился. Вытерев глаза, я поднялась и попятилась к окну, надеясь остаться незамеченной. У книжного шкафа стояла невысокая девочка в светло-зеленом платье — новенькая. Не ей ли предстоит разделить со мной кровать?
— Что случилось? — ласково спросила она, направившись к эркеру.
Смущаясь оттого, что меня застигли в столь интимный момент, я молча отвернулась.
— Почему ты плакала? — допытывалась незнакомка.
Поняв, что просто так она не уйдет, я неохотно пояснила:
— Соскучилась по дому.
— Ясно. А я только что приехала. На следующей неделе твоя очередь утешать меня, потому что я наверняка успею соскучиться по дому.
Доброта и сочувствие в ее голосе привели к незамедлительному эффекту; я обернулась и внимательно на нее посмотрела. Девочка была очень хорошенькой, с бледным личиком, покорными карими глазами и мягкими темно-каштановыми кудрями до плеч. Она присела на скамейку у окна, жестом пригласила меня присоединиться и назвала свое имя:
— Меня зовут Эллен Насси.
Я тоже представилась. Вскоре я выяснила, что Эллен — последняя из двенадцати детей, почти на год младше меня и живет всего в нескольких милях от моей семьи.
— В прошлом году я посещала Моравскую женскую академию в миле от дома, но после кончины преподобного Граймса академия уже не та, и мама послала меня сюда.
— У тебя есть мама? — с завистью уточнила я.
— Конечно. А у тебя нет?
Когда я покачала головой, Эллен взяла меня за руки и тихо промолвила:
— Как жаль. Не представляю себе жизни без мамы, но знаю, каково остаться сиротой. Мой отец умер пять лет назад. Я очень по нему тоскую.
Мы улыбнулись друг другу дрожащими губами. Во взгляде Эллен отражалось глубокое и искреннее сочувствие. Тогда я не догадывалась, что это начало самой крепкой и верной дружбы в моей жизни.
Сначала я не была уверена, что полюблю Эллен, поскольку мы во многом отличались. Она, строгая кальвинистка, разделявшая жесткие религиозные доктрины, которые я научилась ненавидеть в Школе дочерей духовенства, была покорной социальным и моральным нормам поведения и не склонной задавать вопросы. Я же, напротив, постоянно подвергала все сомнению и стремилась вырваться за рамки, уготованные дочери священника. Эллен была здравомыслящей и добросовестной, однако не умной; она читала, но признавалась, что не понимает и не ищет глубинного смысла, который был столь важен для меня. Она была спокойной по природе, я же — страстной и романтичной. Несколько раз мне приходилось отнимать у нее книгу, когда она пыталась без малейшего драматического эффекта, запинаясь, читать вслух Шекспира или Вордсворта.
Эллен была доброй, верной, преданной подругой и внимательной слушательницей. Она служила буфером между мной и Амелией с ее капризным нравом и жеманством, а потому была поистине необходимой в нашей спальне. Привязанность, зародившаяся как семечко, пустилась в рост и стала мощным деревом. Деля кровать с Эллен — моей драгоценной Нелл, как я стала ее называть, — я каждую ночь наслаждалась спокойным сном.
Через несколько недель завязалась еще одна неожиданная дружба. На землю уже опустились сумерки, и пока мои соученицы весело щебетали у камина в классной комнате, я стояла на коленях у окна и читала книгу, ловя последние лучи света в надежде продлить занятия.
— Когда мы познакомились, я решила, что ты плохо видишь, но я ошиблась, — раздался голос Мэри Тейлор, которая уселась рядом со мной на пол. — Судя по всему, ты, Шарлотта Бронте, видишь не только днем, но и в темноте.
Мэри избегала меня со дня приезда Эллен; я предполагала, что она испытывает угрызения совести из-за того, что бестактно назвала меня безобразной. Я обернулась и обнаружила, что Мэри безотрывно на меня смотрит.
— Света еще достаточно, чтобы читать. Правда, с трудом, — призналась я.
Мы обе засмеялись.
— Уроки были весь день и продолжатся после ужина. Может, отдохнешь немного вместе с остальными? — предложила Мэри.
— Лучше не буду. Мое пребывание здесь недешево обходится родным. Я должна при каждой возможности получать знания, которые когда-нибудь помогут мне найти работу.
