— В таком случае счастье, что для тесного общения мы не обязаны полагаться на письма и почту.
Открытая приязнь в его глазах обезоружила меня.
— Что вы имеете в виду, месье?
— Существует и другой вид связи между людьми, которые испытывают подлинную нежность друг к другу, — мгновенная связь разлученных сердец. — Он дотронулся до своей груди, затем протянул руку и осторожно прижал ее к моим пальцам. — Этот способ не требует ни бумаги, ни перьев, ни слов, ни посланников.
Его интимное прикосновение опьянило меня. Мои мысли путались.
— Что это за волшебный способ, месье? — чуть слышно прошептала я.
Он убрал руку.
— В нем нет ничего удивительного. Вы испытывали это множество раз, но, возможно, неосознанно. Надо только выбрать тихий, уединенный момент, сесть, закрыть глаза и подумать о другом человеке. Он возникнет перед вашим внутренним взором как живой. Вы услышите его голос и сможете поговорить с ним и облегчить свое сердце.
— Подобные безмолвные фантазии не лишены смысла, месье, но их никогда не будет достаточно для облегчения моего сердца.
— В воспоминаниях есть своя прелесть. Порой они даже приукрашают отсутствующих. — Он поднял руку, вытер слезы с моей щеки и погладил, ласково и нежно. — Если между нами протянется море, вот что я сделаю: в конце дня, когда померкнет свет, я завершу все дела, сяду у себя в библиотеке и закрою глаза. Я представлю ваш образ, и вы придете ко мне, даже против вашей воли. Будете стоять передо мной как сейчас. Мы снова встретимся, в мечтах.
Глубокий тембр его голоса словно звенел во мне, кровь стучала в ушах; я лишилась дара речи. Полная луна освещала мое лицо, и месье не был слеп. Несомненно, он как на ладони видел всю глубину чувств, которую я не умела скрыть.
И тогда это случилось: он приподнял мой подбородок, склонился ко мне и нежно поцеловал сначала в одну щеку, потом в другую, по французскому обычаю. Затем я ощутила мягкое прикосновение его губ к моим. Поцелуй был кратким и нежным, и все же насквозь пронизал мое тело, отчего я содрогнулась.
Месье немного отстранился, не отпуская моего подбородка и не сводя с меня глаз, его лицо оставалось в нескольких дюймах от моего. Я вся горела; мне казалось, я сейчас растаю и впитаюсь в землю; я не могла дышать и первая отвела глаза. Тут я заметила слабое, далекое мерцание за стеклянной дверью пансионата. В окне горела свеча. Месье Эгер стоял к зданию спиной и ничего не видел. Неужели кто-то следил за нами? Но кто? По моей спине пробежал внезапный холодок; меня затрясло.
— Вы замерзли, мадемуазель. Нельзя так долго дышать ночным воздухом. Возвращайтесь в дом.
Не в силах проронить ни звука, я кивнула и убежала. Мои щеки все еще пылали. Когда я распахнула дверь в задний холл, там не было ни человека, ни свечи.
До самого утра я носилась по бурному и радостному морю. Вновь и вновь я переживала сцену в саду, вспоминая каждое слово месье, его взгляды, прикосновение его губ. Я пыталась убедить себя, что не сделала ничего дурного, как и он. Месье — человек безупречной репутации, честности и незыблемых принципов. У него пылкое и любящее сердце; часто я видела, как он целовал своих друзей и учениц подобным образом, но не думала ничего плохого — во Франции так принято. Его поцелуй был лишь ласковым и ни на что не намекающим знаком внимания. Несомненно, он уже забыл о нем, и я тоже должна забыть. Все будет как прежде, мы останемся друзьями, словно ничего не произошло.
Однако на следующее утро принесли записку от мадам.
10 апреля 1843 года
Мадемуазель Шарлотта!
Мой муж и месье Шапель просили уведомить вас, что, к сожалению, все более насыщенные расписания не позволяют им впредь пользоваться вашими услугами учительницы английского языка. Они благодарят вас за усилия, поскольку оба получили немалую пользу. Кроме того, мой муж больше не имеет времени обучать вас французскому языку частным образом, хотя вы, разумеется, можете по-прежнему посещать уроки литературного мастерства, а также выполнять свои преподавательские обязанности.
Искренне ваша,
м-м Клэр Зоэ Эгер.
Я была поражена и расстроена. Неужели урокам английского, которые доставляли столько радости и удовольствия обеим сторонам, внезапно настал конец? Я не могла поверить, что это желание месье. Неужели он избрал этот час — сразу после ночи таких откровений, — чтобы отказаться от наших занятий? Несомненно, это происки мадам; по-видимому, она наблюдала за нами из окна. Возможно, даже прежде меня разглядела мои истинные чувства к ее мужу; возможно, ревновала. Ревновала ко мне! Какая нелепость!
С того дня я больше не оставалась с месье Эгером наедине. Если после урока я слышала его шаги в коридоре и выбегала поприветствовать его, он исчезал волшебным образом, словно в облаке сигарного дыма. Если во время прогулки в саду ветерок доносил до меня едкий аромат и я пыталась найти его источник, тот снова растворялся в воздухе. Если месье заходил в трапезную во время занятий и я с надеждой смотрела на него, через пару мгновений появлялась мадам и увлекала его прочь.
Лишенная общества учителя, я стала еще больше ценить наши краткие встречи. Но теперь нас связывали только исправленные сочинения, которые я находила в своем столе, и книги, которые он по-прежнему любезно оставлял мне по ночам — но теперь без единой записки. Эти книги были моим единственным удовольствием и развлечением. Я никогда больше не видела цепочку для часов, стоившую мне стольких трудов. Шкатулка, подаренная мною, тоже исчезла; когда он раздавал ученицам конфеты, они лежали в его старой бонбоньерке.
Однажды месье Эгер застал меня в классной комнате одну. Он нахмурился, за его ощетинившимися темными бровями угадывалась злость.
— Вы очень замкнуты, мадемуазель. Мадам считает, что вы должны подружиться с другими учителями. Полагаю, немного простого расположения и доброй воли с вашей стороны принесут немалую пользу.
С этими словами он удалился.
Я не желала дружить с другими учителями. Я уже пыталась, но тщетно. Раздражительность месье не пролила ни малейшего света на мое положение. Когда он целовал меня в саду, он проявлял ко мне приязнь — я ощущала ее! видела! — пусть даже всего лишь дружескую. Куда испарилась эта приязнь? Возможно, месье зол и избегает меня из-за чувства вины? Может, боится, что своим кратким поцелуем преступил границы или создал у меня неверное представление о его отношении? Может, понял мои чувства и опасается раздуть их пламя еще сильнее? Или же просто повиновался приказу жены прекратить со мной всякое общение?
Мадам удвоила мои обязанности, оставив единственной учительницей английского в школе, вследствие чего мое жалованье слегка возросло, но у меня почти не осталось свободного времени. Я была обречена целыми днями вдыхать спертый воздух классной комнаты, пытаясь вбить в бельгийские головки правила английского языка. По вечерам я была завалена грудами тетрадей, которые следовало проверить и исправить.
