— Матушка княгиня, охотников послужить тебе мы уже собрали. Да отобрать из них нужно по силе и стати. Абы какие хлипкие в дружину не нужны. Вот просится к нам в гридни отрок Добрыня, сын боярыни Павлы. Ему двенадцать лет, а он меня пошатнул.
Ольга посмотрела на Павлу, сказала ей:
— Вот и отдай под начало Дамора, десятского.
Павла покачала головой и ответила твердо:
— Нет моей воли, матушка княгиня, идти в дружину Силы в нем много, а ума еще не нажил.
— Не печалься, Павла. Пока Добрыне и впрямь рано в строй, — согласилась княгиня. — Да и палицу ему еще не отковали. Но свое тебе скажу: отдай Добрыню Асмуду, пусть воевода учит его уму — разуму. Да вместе они о князе Святославе попекутся.
…Миновали Коляды. И праздник Рождества Христова ушел до новой поры. Солнце с каждым днем выше в гору поднималось. Пришел месяц — бокогрей, февраль. Да недолго погулял, сменил его март. На Днепре проталины появились. Соки в деревьях пришли в движение, грачи прилетели, весной запахло.
И однажды, уже по рыхлому снегу, княгиня Ольга поднялась на Священный холм, пришла за советом к верховному жрецу Богомилу.
— Говори, верный служитель Перуна — мироправителя, есть ли нам знак бога — воителя в поход идти?
— Многажды сей знак являлся. Перун ждет подвига от детей своих, россиян. Не доводите его до гнева. Ужасен будет сей гнев, страшней, чем минувшей осенью.
— Избавь нас, мироправитель, от подобного гнева, — помолилась Ольга Перуну. — Мы идем в поход на древлян. Будет ли нам удача?
За вечно сурового, молчаливого идолища ответил Богомил:
— Не сомневайся, великая княгиня, ты под крылом у своего господина. Он поможет твоим воинам одолеть врага.
Но княгиня Ольга засомневалась в искренности Богомила. Она прошлась по каменным плитам капища и, заглядывая в лики богов, впервые увидела, что их глаза равнодушны и пусты. Она вспомнила Царьград, дворцовую церковь императорской семьи и мраморные статуи святых апостолов. Тогда они поразили ее живостью ума в глазах и ликами, на коих светилось живое участие к судьбам каждого верующего, кои приходили к ним за помощью, прикасались к теплому мрамору. И Ольга подумала, что надо позвать из Византии мастеров, дабы поставить вместо деревянных и равнодушных идолов богов, достойных великой державы.
С этим желанием Ольга и покинула капище, потому как она услыхала от верховного жреца главное: он одобрял ее поход, и все вельможи, воеводы слышали сие. На холме Ольга остановилась. Отсюда хорошо был виден Подол. Бревенчатая крепость окружала скопище палат бояр, воевод, зажиточных горожан, торговых людей. Ближе к Днепру, в детинце — княжеские терема. Они внушительнее и красивее, чем другие городские строения. Но Ольга давно думала о том, чтобы их перестроить, поставить каменные палаты, дворцы, дабы вознеслись они над градом.
Там же, за крепостными стенами, располагались воинские казармы, караульни, конюшни, скотные дворы, амбары и склады — все нужное, особенно в пору, когда к городу подступали враги, начинали осаду. Пока же Ольга сама готовилась к осаде Искоростеня. Знала она, что ежели древляне закроются в крепости, не враз одолеешь ее крепкие дубовые стены. И теперь оставалось дождаться, когда пройдет на Днепре полая вода, а до того послать в Древлянскую землю конную дружину Свенельда.
Вернувшись в княжеские палаты, Ольга повелела созвать совет старейшин. А как собрались кому нужно в гриднице, провозгласила:
— Слушайте, старцы градские, бояре и воеводы. Я иду на Искоростень. К тому побудил меня мироправитель Перун. Повелеваю всем дружинам, кои стоят в Белгороде, Чернигове и Вышгороде, сойтись в Киеве. Что скажете вы, мудрые и достойные совета?
Старейшины одобрили поход. И сие одобрение выразил немногими словами преклонный воевода Василий Косарь:
— Иди, великая княгиня. Именем бога Перуна благословляем твой поход ради отмщения.
Весть о большом походе на Древлянскую землю взбудоражила не только ближние к Киеву города, но и дальние. Докатилась до Новгорода, Полоцка, Смоленска, Ростова, Мурома. Новгородский посадник Путята — старший созвал вече и спросил горожан, что они мыслят. Он‑то думал, что новгородцы единым духом присудят собрать дружину и отправить ее в Киев на помощь великой княгине. Ан нет! Сказали горожане просто: «Мы, чай, тоже данники стольного града. А ну как Ольге или корыстному варягу Свенельду покажется наша дань мала. Тогда что?» Сей резонный вопрос так и повис в воздухе. Да и что можно было сказать, ежели Свенельда новгородцы не чтили и немало сломали копий, когда он приходил в Новгород за данью. Однако же судами разорились, отправили в Киев по первой большой воде и заказанные Претичем, и сверх того.
Великая княгиня простила новгородцам их вольность. Причина на то была: могла ли она обидеть бывший стольный град, в котором сидел на троне ее предок князь Гостомысл.
Киев в эти весенние дни жил в опьянении. И немало сделали для того жрецы Богомила, кои ходили по улицам и призывали горожан послать своих сынов с метлами на Древлянскую землю, очистить ее от тварей, имя которым древляне. И у горожан снова возобладала над всеми чувствами жажда кровной мести. В конце зимы вернулся из полюдья по Смоленской земле воевода Малк. И теперь в Киеве достоверно знали, кто остался при князе Игоре и погиб, а кто ушел с воеводой Малком. Был счет убиенных, и высветилось пятьсот семь имен, из коих половина варягов и половина славян. И сочли родные и близкие тех и других, что месть была неполной, еще мало древлян предано смерти в минувшем году. И потому толпа жаждущих крови каждый день с утра до полуночи не расходилась с площади от княжеских теремов, требовала от княгини Ольги немедленного похода на Древлянскую землю.
Лишь киевские христиане не были подвержены дурману. Когда княгиня Ольга решила пополнить свою дружину, христиане не отпустили своих сыновей. «Зачем вы пойдете карать древлян? — спрашивали матери и отвечали: — Они свое защищали, и Господь помог им наказать злочинцев». Да в эту пору в Киеве было довольно мало христиан. И протест их был гласом вопиющего в пустыне. Лишь пастор христиан, священник Григорий, в суматошные дни сборов на Искоростень вновь проявил мужество и отправился на теремной двор. «Господи, всесильный и милостивый, помоги мне вразумить неверную, остановить ее от бессудного злочинства. Досталь она уже осиротила Древлянскую землю».
Григорий помнил, что в первый раз он пришел в княжеские палаты без помех. Но причины того сразу не понял, подумал, что телохранители не обратили на него внимания. Но нет, он вспомнил, что шел с высоко поднятым крестом, и сей крест обжигал лица язычников, и они распахивали двери, дабы избавиться от наваждения. Выходило, что в кресте, а может быть, в нем самом была сила и она влияла на тех, кто встречался на пути. Да было же подобное и в ту ночь, когда язычники попытались учинить разбой над христианами.
Все сие осмыслив, Григорий пришел к одному: на него нисходит Божья благодать и его поступками движет Божье Провидение. И, уповая на поддержку Всевышнего, Григорий ступил на теремной двор. На сей раз здесь было малолюдно, лишь в глубине двора стояла кучка воинов. Да у дверей гридницы толпились вельможи и простые горожане. Григорий подошел к ним, они расступились, и кой‑кто поклонился ему. И он поклонился им, и руку поднял, дабы осенить крестным знамением, но сдержался, потому как перед ним возникли отроки с обнаженными мечами. Они переглянулись и распахнули двери, открыли священнику путь. Григорий вошел в залу в тот миг, когда Ольга спрашивала у старейшин, кого назначить посадником в Искоростень, кого старостами, судьями и приставами при них, тиунами по селениям и малым городам Древлянской зем ли. В гриднице зашумели, каждому хотелось послать туда своего человека — сродника, близкого, — потому как знали, что та земля богата, и каждому хотелось быть поближе к тем богатствам… Каждый пытался перекричать другого, дабы услышали только его, только имя, кое назвал он.
