Отец Григорий, как обходил село, пришел и к капищу, но никак не выразил своего отношения к идолам. Про себя же подумал: «Быть на сем месте храму Господню». Пришло сие не случайно. В пути Григорию было явление архангела Михаила, ангела — хранителя всех верующих во Христа. И сказал архангел Михаил так «Ты явишься в село русское. Тебе же там камень заложить, где бысть храму. Исполни сей урок твердо. Потому как в том храме покоиться нетленным мощам великой княгини Киевской и всея Руси Ольги». С тем и улетел архангел.
Отец Григорий после того чудесного явления провел всю ночь в бдении. И когда приехал в Берестово и осмотрел село, то увидел «то» место, «где бысть храму». Сие место было не там, где стояли идолы, а в самом сердце площади, где холм, на коем стояло село, как бы венчался с небом. Григорий еще созерцал вершину холма, когда из своего терема вышла княгиня Ольга. Подивившись тому, с каким озабоченным видом стоял Григорий, спросила:
— Что ты там узрел?
Отец Григорий поклонился Ольге.
— Созерцаю место, матушка княгиня.
— Какое? Зачем? Ежели палаты надумал поставить, то ставь моим именем.
— Нет, палат мне не нужно. Да позволь пока умолчать о том, что созерцаю. Придет час, и поведаю.
— Власти над тобой не проявляю. Поведаешь, так хорошо.
— Устал я ноне, матушка княгиня. Где бы можно было голову преклонить?
— Горница тебе отведена почти такая же, как в Изборске. Отдохнешь, приходи в мой терем, жажду утолить мою. — И Ольга что‑то сказала своей неизменной спутнице Павле. Та поклонилась княгине и повела отца Григория в большой дом, который стоял рядом с теремам княгини Ольги.
Павлу и Григория встретили молодые муж и жена. Поклонившись, молча провели их в просторную) чистую и хорошо натопленную горницу.
— Дом гостевой. Фекла и Никанор услужители. Тебе тут вольно будет, — сказала Павла и распорядилась принести гостю ужин.
Встретились священник и княгиня только на другой день во время полуденной трапезы. За Григорием приходила Павла и отвела его в княжеский терем. В трапезной была одна княгиня. Павла тотчас ушла. Отец Григорий чувствовал себя неловко и был смущен тем вниманием, какое проявляла к нему великая княгиня. Но, повторяя про себя молитву, он избавился от неловкости и смущения, в сей миг вредных, и повел себя так, как должно духовному лицу: с достоинством и честью.
Княгиня пригласила Григория к столу. И сказала при этом так
— Садись, изборский друг, отведать пищи со мной. Прости, что так назвала, потому как не ведаю другого твоего величания.
Но Григорий знал, что Ольга ведала, как называют священнослужителей его чина в мирской жизни, однако вступил с княгиней в игру, кою она предложила.
— Откроюсь, — ответил Григорий, — Я для тебя, матушка княгиня, отец Григорий. Ты же есть моя дочь. Так ведется в христианском мире.
— Не могу возразить. Твоих уставов не знаю. Но просвети. Оттого и позвала тебя… отец Григорий. Да прежде отведай, что бог Ладо послал.
Окинув взглядом стол и увидев на нем блюда с мясом, дичью, сыры и многое другое скоромное, Григорий сказал:
— Это для тебя позаботился Ладо. Потому не прогневайся, дочь моя, матушка княгиня, сия трапеза не для меня. — И Григорий положил себе на блюдо кусок ржаного хлеба и яблоко.
— Прости, что вспомнила о Ладо. Но, может, ты страдаешь чем?
— Бог матовал. Ноне Рождественский пост. И мы, христиане, воздерживаемся от мяса, от дичи, рыбы, сыров и всего прочфо скоромного. Едим лишь постное, растительное, дабы снизошла на нас милость Господня и просветлила дух.
— Я твойх уставов не нарушу. Вижу, ты взял хлеб и яблоко. Достойная пища. Вот еще сыта медовая и сама медовуха. Пожалуй, и я бы с тобой пригубила медовухи.
— Сие можно, греха в том нет.
И они выпили по кубку хмельной медовухи. И помолчали. И смотрели друг на друга пристально, изучающе, словно хотели знать доподлинно, какими стали, прожив на свете добрую половину жизни. Но молчание не затянулось. Ольга нарушила его первая, попросила:
— Ты бы, отец Григорий, поведал, как жил с того часу, когда ушел из родного гнезда.
— В молитвах прошла жизнь изборского Егорши, дочь моя. Теперь откроюсь: я любил тебя. «Да и теперь люблю», — прозвучало в груди. — А как понял, что для меня ты недоступна, ушел из мира в Инкерманский монастырь, там принял христианскую веру, а как стали приневоливать принять монашество, ушел в Царьград и отдал себя служению Господу Богу, — Григорию не хотелось рассказывать Ольге о своей жизни, о том, сколько невзгод выпало на его долю. — Молитвы же мои были всегда во славу тебе. Ты уж прости за похвалу себе. Но сие важно знать тебе, дабы могла легче открыть себя.
— Я признательна тебе, отец Григорий, — Ольга произносила «отец Григорий» уже без заминки и смотрела на него с благодарностью. И было в ее взоре то, что привлекало его еще в юности.
— Чего же ты ждешь от меня?
Ольга заговорила не сразу, видимо, трудно ей было начать свою первую исповедь. А ведь она для того и позвала священника в Берестово, дабы исповедаться ему, авось, легче на душе будет. Не страдая робостью, Ольга наконец заговорила:
— Болею, мучаюсь я, ночами кошмарами обуреваема от того, что содеяла в год гибели князя Игоря, супруга моего.
Сколько ни молюсь мироправителю, боль в груди не источается, кошмары не покидают горячей головы. Потому и прошу тебя, человеколюбец, выведи меня на иной путь, в иной мир, где есть милосердие, где любовь к ближнему превыше всего. Помоги же, не отторгай меня, — В словах Ольги звучала мольба, и смотрела она на отца Григория глазами страдалицы, — Ох, как я устала, и нет сил моих нести бремя злочинств.
Облик княгини, ее голос, сказанное ею — все это потрясло Григория. Он ведь знал твердость нрава княгини, силу ее в одолении мирских тревог и напастей. Он мог представить себе, сколько мучений претерпела Ольга за сорок лет ожидания наследника престола. Сорок лет страданий — посильно ли сие простой смертной душе? И счел умудренный жизнью отец Григорий, что Ольга, не ведая того, проявляла в течение всех лет замужества отнюдь не языческую сущность духовности. И лишь потрясение, вызванное гибелью князя Игоря, выплеснуло из нее глубоко запрятанное языческое начало, и она проявила все худшее, что несло в себе идолопоклонничество. Теперь же, оказавшись на распутье, споткнулась, упала и просит о помощи. И уже не в первый раз отец Григорий спросил себя, может ли он пройти мимо и не подать Ольге руку помощи, мог ли пройти мимо страждущего, ползущего во тьму? Наконец, мог ли отказать в помощи великой княгине, матушке великой Руси, матери подданного ей народа? Да, такого еще не бывало, когда бы государыня — язычница искала опору в христианском священнике, дабы опереться на него, встать твердо на ноги и повести свой народ в горнее царство.
Княгиня Ольга не прерывала молчания Григория терпеливо. Ольга ждала откровения умудренного жизнью человека. И услышала. Григорий заговорил страстно, каким‑то глубинным или неземным голосом.
