— Приди в себя, воевода, приди! — остановился близ дверей Свенельд. — Да идем на кухню, накормишь меня, и я отправлюсь в путь, сделаю все, что смогу. А смогу я одно: ежели попадется тот дьявол в черной ризе, снесу ему голову. — И Свенельд скрылся в тереме.
Асмуд совсем расстроился. Он не мог представить себя близ княгини — христианки, которая таковой явится из Берестова. Правда, у Асмуда было два утешения. Он мог позволить себе не появляться в Киеве, а сидеть в Вышгороде. И еще надеялся, что великий князь Святослав возьмет его и Свенельда под свое крыло и сохранит веру отца. Юный князь чтил Перуна превыше всего, потому как знал, что он бог войны, грома и молнии и приносит удачу в битвах тем, кто верит в него, не изменяет ему и кто не скупится на жертвы. Все это шло от Асмуда. Он так воспитывал Святослава. И благодаря Асмуду князь лет с восьми начал бредить военными походами и с той же поры не скупился на жертвоприношения своему богу.
Свенельд задержался в Вышгороде недолго. Наскоро перекусив вместе с воинами, он поднял их в седло и умчался с ними в Киев. Прискакав в город уже в сумерках, поднялся на Священный холм, в капище, надеясь найти там верховного жреца. Но Свенельду не повезло: Богомил не выносил зимнего холода, а в капище тепло хранилось лишь близ жертвенного огня. К тому же, сказали его помощники, в последнее время он редко появлялся на Свя щенном холме еще и потому, что писал сочинение о вреде христианства. Он считал православную веру уделом помешанных, а религиозные догмы — блужданием по воздуху.
Воевода Свенельд действовал решительно. Он отправил нескольких воинов к боярам и воеводам из тех, что были варягами: Карлу, Триглову, Стемиду, Родиму и другим с тем, чтобы они шли на совет в гридницу. Сам помчал к верховному жрецу, надеясь и его привести на княжеское подворье. Свенельд рисковал, зная, что Богомил живет затворником и никого не принимает. Так и случилось. Услужители-жрецы остановили Свенельда в воротах. И сколько он их ни уговаривал, они не пустили его даже на двор. И тогда Свенельд приказал своим воинам:
— Возьмите их в хомут, отроки!
Тем сие потеха — ринулись оравой. И хотя услужители оказались крепкими мужиками, всех троих в один миг смяли, на снег уложили, коленами прижали, расчистили дорогу Свенельду.
— Иди, батюшка воевода, — позвал Свенельда десятский Макош.
Однако воевода послал десятского с воинами впереди себя. И не ошибся. Им в палатах Богомила пришлось потеснить еще трех дюжих жрецов. Хорошо, что до оружия дело не дошло. Когда же Свенельд вошел в полутемный покой, где лишь в дальнем углу горел сальник, Богомил даже не повернул головы к непрошеному гостю. И воевода подумал, что сей Перунов слуга не пойдет спасать княгиню от насилия назарея. Сказал в сердцах, громко:
— Вот ты тут чахнешь над словесами, а у нас княгиню Ольгу умыкают христиане! Назареевой дочкой скоро будет!
Богомила будто огнем обожгло. Он вскочил, словно молодой, подбежал к воеводе, ткнул перстом в грудь и крикнул:
— Оговариваешь мать нашу! Не верю!
— Поверишь, когда увидишь в храме молящейся доскам!
— Того не может быть! Княгиня верная дочь мироправителя Перуна!
— Ишь ты! В наше время все случается. Похоже, веру сменить — все равно что переобуться, — ярился Свенельд.
— Откуда сие принес? Княгини нет в Киеве! — возвысил голос жрец.
— Сорока на хвосте принесла! — не уступал ему воевода. — Да велела тебе в пугь собираться. Поедешь в село Берестово и во всем сам убедишься. А мы спросим с тебя, коль упустишь княгиню!
— Что она делает в Берестово?
— С попом из церкви Илии молится образинам малеванным!
— Клятву клади! Там Перуново капище есть! Может, мироправителю…
— Клянусь Перуном и Волосом, моими богами!
— Ишь, как смело! Но ежели сие навет на княгиню, несдобровать тебе, воевода! Обожгу гневом!
— Обжигай, ан собирайся в княжеские палаты. Там нас ждут бояре и иншие вельможи.
— Огнищанин, не понукай! Токмо моя воля здесь царствует, — зыкнул Богомил. В свои пятьдесят лет он был силен и властен. Суровый взгляд черных глаз и впрямь готов был испепелить Свенельда.
Да нашла коса на камень. Воевода подступил к жрецу.
— Не поедешь, силой отведу. Да помни, для твоей же пользы! Явится из Берестова христианка — и не быть тебе верховным жрецом! Сие запомни.
И до Богомила наконец дошло, что воевода прав. Чуть позже жрец заглянет в свое будущее и увидит, как будут рушить его идолов, бросать их на костер и в бурные воды Днепра. Но это случится тридцать четыре года спустя. А пока он полон сил и власти и сможет постоять за себя, за веру отцов, которой не находил равных. О том он и писал в своем сочинении, о тысячелетнем торжестве язычества славянских племен.
— Ты могуч, воевода Свенельд. Ценю! Ты моя опора истинная. Не держу гнева на тебя, — сменил Богомил тон. — Идем же в княжеские палаты. Голос возвышу, повелю назарея — смутьяна в железа заковать!
Той порой воины Свенельда хорошо постарались, вызвали, вытянули многих бояр из теплых палат на рождественский мороз. Еще воевода Претич помог им, как узнал, чье повеление исполняют воины. Он понял, что случилось нечто важное, а то бы на ночь глядя воевода Свенельд не рискнул тревожить больших вельмож. И Претич позаботился, чтобы совет имел силу, чтобы на нем были градские старцы — славяне, все старейшины, без коих на Руси ничто не утверждалось. Он разослал своих воинов по городу, и те помогли старцам собраться и прийти в гридницу. И скоро в княжеских палатах все пришло в движение. Княжии мужи, бояре тоже хотели знать, зачем собрался совет старейшин. Пока никто и ничего не знал. Кто‑то высказал предположение, что на Русь ворвались орды печенегов. Другие оспаривали это, потому как знали, что печенеги зимой не ходят на разбой, а сидят в теплых юртах. В гриднице было холодно, в очагах огонь лишь разгорался, и старцы жались к нему.
Но вот появился верховный жрец Богомил, которого сопровождал Свенельд. Они поднялись на помост. И к его краю, с которого всегда разговаривала княгиня Ольга, подошел Свенельд. Он на сей раз был отчаянный и дерзкий и решил взять на себя всю ответственность. Однако перед лицом совета старейшин в груди у него возник холод, а чей‑то голос предупреждал: «Не зарывайся, воевода, не зарывайся! Побереги голову». Но отступать было некуда. И он нашел такие слова, какие показывали, что Свенельд озабочен только одним: защитить честь и достоинство великой княгини.
— Слушайте, старцы, слушайте, бояре и воеводы, все, кто любит и чтит нашу матушку княгиню Ольгу. Ноне она в великой беде, и мы позвали вас с верховным жрецом Богомилом на скорый совет. Потому спрашиваю: готовы ли вы защитить честь великой княгини?
— Готовы! — прозвучало в зале единодушно.
— Говорю же вам суть! — продолжал Свенельд, — Вы помните, когда она уехала в Берестово? Сказывают, сие было пять дней назад вечером. А ночью, следом за княгиней, тайно покинул город священник Григорий из церкви Илии, кого однажды княгиня изгоняла из гридницы. И сие вы должны помнить, — В зале прозвучало несколько голосов: «Помним! Помним!» — Ну так вот, сей Григорий не есть истинный слуга церкви. Он волхв и оборотень от дьявола. С чем он умчал в Берестово? Токмо с одной целью: околдовать великую княгиню чарами и заставить ее отречься от веры отцов и дедов, от нашей с вами веры, окунуться в назареевскую дьявольщину!
